камень у меня во лбу.
Жечь семь свечей не устаю,
чтоб видеть Божьему рабу
на образах свою судьбу,
как родинку Твою.
Я понял, с нищими казнясь,
что, ветер, Ты не стих;
они качаются, клонясь,
от веяний Твоих.
Крестьянин старый с бородой;
он как Иоахим,
объятый тьмою вековой
за родовою чередой,
но проявился образ Твой,
еще не тронутый молвой
со всеми в нем и с ним.
Как Ты веков ни трать,
Твой дух – начало всех начал;
Тебя крестьянин замечал,
и подбирал, и расточал,
чтоб снова собирать.
Как на винограднике, где гуще
лозы, прячется шалаш,
меж Твоих ладоней малой кущей
я таюсь, я ночь Твоя и страж.
Не чета смоковнице бесплодной,
мрамору земли перечить рад,
сколько урожаев ежегодно
Ты приносишь, дивный сад;
Небо средь ветвей благоуханно.
Ты меня не спросишь, как я тут…
Лишь Твои глубины неустанно
ввысь живыми соками текут.
С несотворенным Бог говорит,
молча из тьмы ему путь озарит.
Начало нашего естества
речь Божья туманная такова:
Ты побудь в Моей глубине,
где я с тобою наедине
в твоей броне;
За всеми вещами ты в огне;
тенью твоею при ясном дне
оденусь Я не напрасно.
Все, что прекрасно и что ужасно,
твоя через мир дорога, —
лишь пребыванье
в ближней стране,
жизнь – ей названье,
где упованье
вплоть до итога.
Дай руку Мне.
Был я средь иноков, средь изографов, средь иереев,
историю изобразивших руинами рун;
виделся мне средь суглинков, сугробов и суховеев
Ты, христианства шумный канун
в девственных дебрях.
Я Тебя опишу, с Тебя благовествую,
без орехотворки, чернилами, соком древесным,
жемчугами Твой образ к листам прикрепляя тесным,
чтобы вышел Он трепетным, но телесным,
а Ты Свой образ перерастаешь вслепую.
Я хочу лишь в Тебе для вещей находить названья,
их деяния запишу на полях страницы.
Ибо Ты почва. Лету Твоему нет границы.
Ты существуешь, ближних и дальних сближая,
кто глубже пашет, кто сеет, кому земля не чужая,
но Ты почти не чувствуешь урожая,
и что
