день, являя новый труп.
Гостям уж надоело, лучше б драка!
Судья-хозяин неизменно туп,
убийца, как положено по жанру,
всех незаметней – человеко-мышь.
Пора, ей-богу, сделаться пожару,
но дом в сугробах, как тут возгоришь!
Убийца заскучал, скучают гости,
зевает автор, а читатель спит…
Встряхнет перед броском кухарка кости,
недюжинный являя аппетит,
пойдет и – как обложит интригана,
подставить замышлявшего судью!
Дойдя до точки этого романа,
пойду и я кого-нибудь убью.
«Декабрь. Страна взыскует эпилога…»
Декабрь. Страна взыскует эпилога.
Верстаются итоги. Ночь растет.
Распутица, набухших туч молока,
но снега нет. Зима ведет отсчет
календарем, не снегом. Дождь лупцует.
Друзья болеют. Истерит эфир.
Наряженные елки на плацу, и
такое чувство, что болеет мир;
пускай быстрей взорвется, но петардой,
но праздником расцвечивая путь,
пусть снежных баб скорей нальются ядра
и сбудется хотя бы что-нибудь!
«Волнуемся, что уготовит завтра…»
Волнуемся, что уготовит завтра,
к чему проснемся оба, ты и я,
уснув сегодня головой на запад
в своей скупой скорлупке бытия.
Где воля, где простор? Мы все же скифы!
Нам наплевать на свист со стороны!
Но нами движут, нам в отместку, мифы
и вера в совпадения и сны.
«Вы встретите меня…»
Вы встретите меня
в том призрачном вокзале,
где поезда, звеня,
замрут – едва назвали,
едва произнесли
пункт назначенья: здесь.
Транзитом круг земли,
и высадишься – весь.
Вы встретите – опять
меж делом и беспечно.
Нетерпеливо мять
билетик на конечной,
покуда проводник
(наверно, ваш читатель)
приотворит ледник
грядущего некстати.
Лучи седой луны,
огни усталых станций
тоской облучены:
забыть, отстать, остаться
в том холоде, в снегу
замерзшею синицей…
Когда-нибудь смогу
привыкнуть – не смириться.
«Ты уезжаешь – трус или герой…»
Ты уезжаешь – трус или герой,
я не узнаю,
время не для сечи.
Второй и первый,
первый и второй
равно
