за печь, после по лесенке – вниз, вниз, еще раз вниз, а теснота какая, Господи, думал Всеслав, не лесенка, а тараканий лаз! Он спускался с оглядкой, ссутулившись, чтобы ненароком лоб не расшибить…
И, наконец, они пришли к владыке. Там было сыро и темно, как в склепе. Иона же, прямой как жердь, чинно сидел возле окна, читал Писание. Увидев, кто к нему пришел, он удивленно поднял брови, хотел было что-то сказать… Но тут же передумал, промолчал – и снова повернулся к книге. А князь, грызя губы, подумал: Пресвятый Боже, что есть жизнь? День на дворе, весна, мне уже всего пять дней осталось, а ему, может, даже и этого не будет… А вот сидит, ему здесь хорошо, он не спешит! А я стою перед ним, как холоп. Зачем я здесь?..
И что Лаврентий?! Князь обернулся, глянул на Лаврентия. Тот, словно только этого и ждал, смиренно закивал, перекрестился, отдал земной поклон и вышел. Когда его шаги затихли, князь плотно закрыл за ним дверь, строго откашлялся и подошел к Ионе. Тот продолжал читать. Читал он тихо, едва слышно. А может, он и не читал, а так, на память повторял. Он это мог! Все удивлялись и не верили, и он тогда возьмет, Писание закроет… и дальше – слово в слово! – говорит и говорит и говорит; устанешь, его слушавши, а он всё говорит и говорит. «Как это? – спросят. – Почему?» А он: «Во мне это, мое, и поэтому все помню». Ха, помню! Ну и что? А помнит ли он, пес, кем был, когда сюда пришел?! Чернец бродячий, сажа босоногая! Вот почему…
А, спохватился князь, пустое это всё! И сел на лавку, осмотрелся. Только смотреть там было почти не на что: лампада, крест, божница. И бревна серые. Плесень на стенах. А этот знай себе бубнит. Что, интересно? Князь прислушался…
Однако не понял ни слова – Иона читал для себя. Да он всегда такой – всё для себя. Всеслав еще немного помолчал, чтобы гнев совсем уже унялся, и только потом сказал:
– Владыка! Я к тебе. За утешением!
Иона перестал читать. Губы поджал. Переспросил, не глядя:
– Что?
– За утешением.
– За утешением! – Иона усмехнулся. – А голос княжеский!
– Вот в том-то и беда, – и князь громко вздохнул. – Опять меня гордыня одолела. Устал я от нее. Совсем устал!
Иона понимающе кивнул, закрыл Писание, задумался. Слаб был владыка, немощен. И бороденка редкая, и руки высохли… А брови длинные, седые, глаз из-под них почти не видно! «Все помню, – говорил, – все знаю». А вот молчит… И князь тогда сказал – чуть слышно:
– Я утром ждал тебя, ты не пришел. Меня опять скрутило.
– Вижу. Знак на тебе, – и заморгал владыка.
– Знак? – вздрогнул князь.
– Знак. Примирись, Феодор. Спеши. Дел у тебя – ого!
Советчик, сердито подумал Всеслав, доброхот. И он как все! И… Зверь это, не князь, зверь закричал:
– Иона! – князь вскочил. – Ты это брось! Ты не юродивый, не ворон. Ты пастырь мой. И мною же поставлен! И я тебя…
Иона засмеялся – тихо, звонко. Сказал, смеясь:
– Сядь!
