Айвор тем временем спрыгнул со шкафа, отряхнул сюртук от пыли и начал вещать, расхаживая по комнате вокруг стола:
– Итак, мой милый друг, пока ты спал и любовался во сне прекрасными девами, синими озёрами и тучными пастбищами, я навестил некоторых своих друзей. И за скромную плату – у нас теперь, кстати, на один золотой меньше – они любезно рассказали мне, откуда могли взяться эти старые монеты. Судя по тому, что монеты всего несколько раз переходили из рук в руки, кто-то нашёл клад… Очень старый клад. Один мой друг… Я упоминал о том, что он колдун?
– Получше тебя? – не удержался Киллиан от шпильки, и Айвор поджал губы.
– Вообще – нет, но к некоторым вещам он более чуток, – нехотя признал он. – Так вот, он сказал, что видит на этих монетах три тени. Первая – тень большого огня. Вторая – тень двуглавой башни. И третья – тень мертвеца.
Слушая его, Киллиан сам не заметил, как умял целую тарелку оладий и подложил себе ещё, на радость Нив.
– Хочешь сказать, что корень проклятия может быть в тех монетах?
– Корень проклятия? Нет, – задумчиво откликнулся Айвор, откладывая надкушенное яблоко на край стола. – Но монеты определённо с ним связаны. Как – попробуем узнать сегодня. Так что готовься к выходу, друг мой. У нас много дел… если, конечно, ты не передумал. Морин заправила нить в ткацкий станок, и к вечеру полотно на рубаху будет готово.
– Мы успеем, – уверенно заявил Киллиан, поднимаясь из-за стола. – Спасибо за завтрак, Нив. Ты сама себя превзошла, правда.
– Ты уверен, что успеем? – крикнул фейри вдогонку, и Киллиан обернулся. Глаза у Айвора стали совсем-совсем чёрные, без единого проблеска цвета, словно вязкая смола. В них не отражалось ничего – ни лампы с мягким желтоватым светом, ни бегущий по оконным стёклам дождь, ни застывшая испуганной серной Нив с кудрями, сияющими лунным серебром… ни сам Киллиан.
Абсолютный, всепоглощающий мрак.
– А почему нет?
– До полнолуния осталось два дня.
Погода чем дальше, тем становилась хуже. Вскоре хлынул самый настоящий ливень с градом – размером с горошину, а то иногда и с целый орех. Киллиан упрямо вышагивал, опустив капюшон на самый нос и ссутулив плечи, словно так можно было спрятаться от сыплющихся с неба ледышек. Толстая подкладка макинтоша слегка смягчала удары – но именно что только слегка. Всё равно Киллиан чувствовал себя побитой деревянной кормушкой, которую засыпали зерном едва-едва по донышку и отдали на растерзание ораве голодных кур.
«Немного дураков найдётся гулять в такое ненастье».
И действительно – улицы обезлюдели. Не видать было ни кэба, ни омнибуса, ни кареты, ни двуколки, ни даже фермерской телеги. Исчезли прохожие, зеваки, уличные торговцы, профессиональные нищие, газетчики, дамы с собачками, джентльмены в цилиндрах, дети и кошки. Редко-редко выглядывала из окна в какой-нибудь обшарпанной мансарде недовольная
