душевной боли… Поликсена знала о его неизлечимом недуге, о том, что жизнь Оттокара висит на волоске… Он сам говорил ей об этом, но она как бы не услышала его, будто Оттокар обращался не к ней, а к какому-то портрету – Поликсена повернулась к стене, – да вот к этому самому портрету покойной графини.
Она отвела взгляд от полотна, взяла свечу и двинулась вдоль портретов. Застывший парад мертвецов.
Все они были для нее немы и глухи. «Если бы они сейчас предстали передо мной живыми, это были бы совершенно чужие мне люди; у нас нет ничего общего. Они давно истлели в своих гробах».
Ее взгляд скользнул по белой накрахмаленной постели.
«Лечь и уснуть? – Поликсена похолодела при этой мысли. – Я же могу не проснуться». Вспомнилось неподвижное лицо спящего дяди с бескровными, восковыми веками. «Сон – это страшный провал, может быть, пострашнее смерти».
Ее била дрожь. Еще ни разу в жизни она столь явственно не ощущала вероятности такого жуткого исхода, когда сон без сновидений может перейти в смерть сознания.
На Поликсену напал панический страх. «Господи, чего же я жду?! Прочь! Подальше отсюда, из этого склепа!.. Паж, там, на стене, такой юный и уже труп, ни кровинки в лице!.. Волосы рассыпаны по изголовью гроба, они давно выпали, обнажив гладкий череп с оскалом жуткой улыбки… Истлевшие в гробнице старики и старухи… Не ложиться же рядом с ними!»
Поликсена с облегчением вздохнула, когда внизу хлопнула дверь и по гравию зашуршали чьи-то шаги. Услышав приглушенные голоса слуг, которые прощались друг с другом, она задула свечу и тихо открыла окно.
Русский кучер остановился у решетки ворот и начал, не торопясь, рыться в карманах, видимо в поисках спичек. Только когда все разошлись, он закурил сигарету.
Очевидно, русский кого-то ждал. Поликсена поняла это по его маневру: когда из дома послышался шум, кучер отступил в тень, а как только все стихло, замаячил вновь, что-то высматривая на улице сквозь прутья решетки.
Наконец к нему присоединился молодой чешский лакей с осовелым взглядом.
Он, вероятно, тоже хотел избежать общества других челядинцев, поскольку какое-то время молча топтался рядом с русским, дабы удостовериться, что никто не идет следом.
Поликсена напряженно прислушивалась к их негромкому разговору, но, несмотря на царившую в парке мертвую тишину, не поняла ни слова.
В людской выключили свет, и гравийная дорожка мигом исчезла, словно стертая тьмой.
И вдруг русский как будто произнес: «Далиборка».
Поликсена затаила дыхание.
Вот! Опять! На сей раз довольно внятно: «Далиборка». Никаких сомнений.
Неужели это как-то связано с Оттокаром? Она поняла, что оба, несмотря на поздний час, собираются идти в Далиборку и втайне от других слуг замышляют какое-то дело.
Но башня давно закрыта. Ради чего туда тащиться?
Чтобы ограбить приемных родителей Оттокара? Абсурд. У этих бедняков
