нос в Бенгардию, умудрившись пробраться по тропкам, которые ещё не прибрал себе Малахитовый лес, миновав стену, которую чужаки сами же и прозвали «валом» – кусочек бушующего моря, нарисованный малахитовой краской, этаким заменителем искры, искра для бесталанных бездарей, а стену стережёт какой-то там отряд, вроде нашей королевской стражи, только про тот отряд ходили нехорошие слухи… А о нашей королевской страже слушки не гуляют. Потому что кроме нас, бенгардийцев, о ней никому невдомёк! Короче, если чужак сунется в нашу Бенгардию, через ворота он всё одно не пройдёт, потому что ключ от ворот есть только у истинного бенгардийца, и ключ этот – заветное слово, слово-ключ.
Усевшись поудобнее, Ананд взялся рыть лунки в земле, и в каждую лунку бросал по зубику, припорашивал лунки землёй, сооружая невысокие холмики, а холмики прихлопывал лапой. После чего закрыл глаза, и начались чудеса. Все звуки для него вдруг исчезли: смолк трубный глас дворцовых рогов, закончили песню птицы, перестали греметь стрекозы. Ананд больше не чувствовал холодную землю под лапами, и лишь у его замирающего сердца медленно разрасталось в груди тепло.
Ананд открыл глаза – все чувства постепенно возвращались к нему, будто бы он пробудился ото сна. На его мордашке расцвела улыбка, а в лунках расцвели прекрасные цветы – эдельвейсы. Каждый их лепесток был похож на львиный пальчик, такой же пушистый, белый, а на стеблях – пушок. Цветы были как настоящие, как будто сошли с картины, но среди подлинных трав и цветов эдельвейсы Ананда смотрелись чуждо: представьте себе фотографию, на которую прилепили детский рисунок. Тем не менее Ананд остался доволен, хоть он и сильно устал от своего творчества. Но счастливая улыбка скоро сошла с его мордашки, едва он услышал за спиной противный голос:
– Так, так, так, чем это тут у нас занимается Ананд? Цветочки выращивает?
Голос принадлежал Акилу.
– Да, я вырастил эти цветы из молочных зубов одной искрой, вам-то какое дело! – ответил Ананд.
Братья переглянулись, и на их хитрых мордах уже была наготове желчная усмешка.
– А разве Маниша не говорила, что вам нельзя без её ведома создавать ничего живого? – спросил Фар. Фар во всём слушался старшего брата, был сообразительным и, если бы не брат, из него бы, несомненно, получился добропорядочный бенгардиец. – Вот ты и попался, Ананд, теперь ты будешь делать всё, что мы тебе скажем, а не то!..
– А не то что? – уверенно и нагло спросил Ананд.
– Не то мы всё расскажем Манише! – опешил от такой дерзости Фар, отчего его угроза прозвучала не слишком убедительно, и он прибавил, уже скалясь: – И твоему отцу тоже. Что с тобой сделает папочка, когда узнает, что его паинька-сынок, беленький и пушистенький, нарушил закон Бенгардии?
Страх стать нарушителем бенгардийских законов разжёг в тигрёнке ненависть, а страх быть наказанным – ненависть погасил. И, обречённо вздохнув, Ананд невозмутимо спросил:
– И что вы от меня хотите?
Братья снова переглянулись явно замышляющими
