двуствольным. Часто вспоминал, как он на целую стаю волков с палкой кидался, но рассказывал об этом все реже, мало кто верил, улыбались снисходительно. Потом и вовсе перестал рассказывать, даже когда спрашивали, но сам помнил. Помнил их глаза, прозрачные, с желтым отливом, помнил клыки белые, как снег, помнил испачканную в крови и зелени шерсть на груди и голове, помнил отвисшие от обжорства до самого снега животы. Помнил Колька, как их было много вокруг него, маленького и одинокого. Никогда больше, за всю свою охотничью жизнь он не встречал такого количества волков. Да что там волков, даже просто следов в таком количестве никогда не встречал.
Мы одной крови
В сибирских, таёжных деревнях, посёлках зачастую принято навеличивать друг друга. Называть по имени и отчеству. Порой, даже рассмеяться хочется от того, что кто-то, обращаясь к пареньку лет семнадцати, восемнадцати навеличивает его. Или, того пуще, когда по имени, отчеству называют опустившегося селянина, грязно развалившегося на крыльце сельповского магазина.
И просто в разговоре между собой, женщины, упоминая о ком-то, непременно назовут его по имени и отчеству. Не всегда так, но очень часто. Чуть школу закончил, купили родители костюм, чтобы было в чём в жизнь идти, и тут же, словно приклеили отчество. Ещё, как бы и не заслужил, а с другой стороны, это возвышает, обязывает блюсти себя.
Но, как говорится, из любого правила всегда есть исключения.
Федюня и родился здесь, на самом юге Хабаровского края, и живёт, не думая, что можно куда-то уехать за лучшей долей, да и есть ли она где-то, лучшая доля. Так и живёт в своей деревне, не бедной, даже развивающейся за счёт промысла зверя разного, да народившегося недавно лесного промысла, когда начали осваивать лес широко, размашисто, начисто оголяя ближние сопки, да распадки, проделывая туда дороги для техники невиданной. Техника та уж не по одному бревёшку тянула к посёлку, а целыми охапками, будто старалась быстрее и быстрее извести тайгу, перемалывая при этом гусеницами и подрост молодой, и нарушая все ключики да ручейки. И не замечал никто этого, да и не хотел замечать, лишь одно, поистине волшебное слово решало и определяло всё: план!
Федюня уже в школу бегал, когда леспромхоз открыли и можно сказать, что босоногое своё детство паренёк провёл без душных выхлопов лесовозов, да натужного урчания трелёвочных тракторов, от которых аж земля вздрагивает.
Школу закончил, можно сказать, отличником, всего-то две четвёрки. И не бедовым рос, не то, чтобы тихоня, но пакости не творил, к соседям относился уважительно.
А вот, не дали ему отчества, не дали. Как был Федюня, ещё с дошкольного детства, когда шнурком за дедом таскался на речку, на рыбалку, так Федюней и остался. Может это оттого, что отца у парнишки никогда не было, откуда взяться отчеству, если отца нет.
А теперь уж четвёртый десяток разменял, у самого вон, двое спиногрызов погодков
