еще не знали об окончательной участи кабульского хана, возбуждавшего в то время общее участие: известно было, что изгнанный из своего отечества, где властвовал так долго, где был любим народом, которого спокойствие и мир упрочил правдивым судом и оружием, он решился испытать все средства, чтобы возвратить себе престол, на который был уже посажен англичанами Шах-Шуджа, старый, женоподобный, нелюбимый своим народом. Дост-Мухамет решился вступить в новую борьбу с европейцами, которые умели приковать к себе судьбу «икбал», по понятиям азиатцев.
Мы спросили о Дост-Мухамете. Авганец молчал: глаза его налились слезами, потом кровью, лицо бледное, юное, на котором едва пробивался первый пух, побагровело. Долго не могли мы ничего понять из его отрывистых восклицаний и проклятий; но когда первый гнев, первый порыв его отчаяния опал, он с терпением покорился судьбе, составляющей для магометанина и тяжелый камень, навалившийся на его волю и утешение в несчастии, которое для него предопределено свыше и следственно неотвратимо.
Здесь расскажем мы то, что слышали от авганца и что впоследствии узнали о несчастном хане. Дост-Мухамет оставил родину затем, чтобы вымолить помощь у ханов Средней Азии, из которых с некоторыми состоял в родственной связи. Он склонял их к дружескому союзу против общего врага, сулил успех, тратил свою казну, которую успел захватить с собой: все напрасно. Наскучив обещаниями одного из них, он кинулся в Кундуз. Мурат-бей, некогда славный разбойник, тот самый, который ознаменовал себя гибелью Муркрафта, нынче ослабевший, преданный сладострастью и вину старик, говорят, даже сделавшийся кротким, вероятно от нравственного бессилия, Мурат-бей, хотя ненавидевший англичан, думал о добыче более легкой, и в Кундузе Дост-Мухамет был не в безопасности. Раз, сидел он у Мурат-бея, и был печален по обыкновению: «Будем молиться, – сказал хозяин, – бог велик, утешит и наставит нас!» – «Не могу, – отвечал Дост-Мухамет, – слишком печален мой дух». – «Развеселимся», – сказал Мурат-бей и предложил ему ночную вакханалию. Дост-Мухамет отверг ее. «Чем же мне утешить тебя, моего душевного, моего первого друга». – «Дай войска!» – «Зачем оно тебе?» – «Ты знаешь: выгнать из своего отечества нашего общего врага». – «Стоит ли думать об этих неверных: плюнь на них». – «Подумай, что и тебя тоже ожидает, что уже постигло меня». – «Как, меня, меня… чтоб эти кяфиры, чтоб эти белоглазые Инглезы…» – и хан чрезвычайно расходился, а когда, несколько месяцев спустя, английское войско проникло до его владений, он изготовился не к обороне, а к бегству.
Дост-Мухамет, оставив Кундуз с горстью своих и частью узбеков, сочувствовавших его несчастью, проникнул в Гиндо-Куш; тут присоединились к нему многие из преданных ему авганцев и неприятельские действия против англичан начались. Сначала он имел некоторый успех, но нестройная толпа его, волнуемая интригами подкупленных министров Дост-Мухамета, без артиллерии и дурно вооруженная, не могла долго противостоять английским отрядам; близ утеса Пурен-дурага, она была разбита совершенно и разметана в разные стороны. Дост-Мухамет не хотел
