время они молчали.
– Она что, останется здесь, у тебя? – задал вопрос Вивальдо.
– Еще не знаю. Ничего не решено. Хотя, думаю, она бы не возражала.
– Это видно невооруженным глазом. Но квартирка тесновата для двоих.
– Можем найти что-нибудь попросторнее. Кроме того, ты ведь знаешь, я чертовски мало нахожусь дома.
Вивальдо некоторое время обдумывал его слова, наконец осторожно произнес:
– Надеюсь, ты понимаешь, дружок, это, конечно, не мое дело, но…
Руфус взглянул на него.
– Она разве тебе не нравится?
– Напротив, очень нравится. Милая девушка. – Вивальдо отхлебнул пива. – Вопрос в том: насколько она нравится тебе?
– А ты не видишь? – ухмыльнулся Руфус.
– Говоря откровенно, нет. То есть я вижу, что нравится, но… даже не знаю.
Они снова помолчали.
– Причин для беспокойства нет, – подытожил Руфус. – Я уже большой мальчик.
Вивальдо поднял на него глаза.
– Но и мир вокруг тебя тоже большой. Надеюсь, ты подумал об этом.
– Подумал.
– Все несчастье в том, что у меня по отношению к тебе слишком отцовские чувства, сукин ты сын.
– Все вы, белые ублюдки, одинаковы.
Выйдя на улицу в воскресенье, они встретились с тем «большим миром», о котором говорил Вивальдо. Судя по неприязненным взглядам прохожих, он был настроен к ним враждебно, и Руфус понял, что совсем забыл о существовании этого мира и о его неиссякаемой способности ненавидеть и разрушать. Он не подумал, что ждет его с Леоной, потому что даже не рассматривал возможность их совместной жизни. Но она здесь, рядом, идет с ним по улице, и если он захочет, с радостью останется у него. Но за это придется платить – и немало: возможны стычки с хозяином дома и соседями, с подростками в Гринич-Виллидж и со всеми, кто приезжает сюда на уик-энд. Его семья тоже в восторге не будет. Но если у родителей протест – всего лишь привычный рефлекс на жизнь, то сестра Ида мгновенно возненавидит Леону. Она всегда ждала от Руфуса чего-то необыкновенного и, кроме того, обладала чрезмерной щепетильностью в расовых вопросах. «Будь она чернокожей, Руфус, ты и не взглянул бы на нее, – скажет Ида. – Но ты готов жить с любой швалью, если у той белая кожа. В чем дело? Ты что, стыдишься, что ты черный?»
Он вдруг впервые в жизни задумался над этим вопросом, точнее, тот на секунду обжег его мозг и почти сразу же, как бы извиняясь за доставленное беспокойство, погас.
Руфус искоса посмотрел на Леону. Вот теперь она была по-настоящему хорошенькой. Девушка заплела свои длинные волосы в косички и подколола наверх, эта, немного старомодная прическа делала ее значительно моложе своего возраста.
Навстречу шла юная чета – продавцы воскресных газет. Руфус перехватил взгляд молодого человека, с любопытством устремленный на Леону; потом оба, и юноша, и девушка, оценивающе оглядели
