нежностью.
– Дорогая моя, я знаю, что значит быть влюбленным. Когда вы будете готовы, отправляйтесь в путь и ждите меня.
Когда он удалился, Мод вынула из кармана маленькую газетную вырезку из отдела светской хроники. Вырезка эта содержала всего несколько слов:
«Мистер Вильбур Раймонд вернулся к себе домой в Белграв-Сквар, № 11, после продолжительного путешествия в своей яхте „Сирена“».
Хотя Мод и не знала мистера Вильбура Раймонда, тем не менее эта заметка заставила ее кровь сильнее переливаться в жилах; потому что, как она уже говорила Реджи, когда Вильбур Раймонд возвращался в город к себе домой, за ним всегда неотступно следовал его племянник и секретарь – Джоффрей Раймонд. А Джоффрей Раймонд был именно тот человек, которого Мод полюбила с того дня, как встретилась с ним в Уэллсе.
Глава II
Солнце, так ярко сиявшее над Бельфером в полдень, когда Мод и Реджи Бинг отправлялись в путь, так же весело светило над Лондоном в 2 часа дня.
Мак, дюжий страж Королевского театра, обращенного своим золоченым фасадом на авеню, вылез своей стеклянной будки, чтобы снисходительным взором окинуть жизнь и ее явления. В это утро Мак чувствовал себя счастливым. Его работа была постоянной и не зависела от успеха или неудачи пьес, которые в течение года чередовались одна за другой. Вместе с тем, однако, он испытывал нечто вроде хозяйского интереса к этим случайностям и радовался, когда пьесы встречали успех у публики. Вчерашняя премьера оперетка американского композитора – несомненно, имела шумный успех, и Мак был доволен, потому что привязался к труппе и за короткое время знакомства с Джорджем Бэваном полюбил этого композитора, приехавшего из Нью-Йорка к постановке своей пьесы в Лондоне.
Джордж Бэван завернул за угол и медленно и, как показалось Маку, угрюмо направился к артистическому подъезду. Это был молодой человек около двадцати семи лет, высокий и хорошо сложенный, с приятным, гладко выбритым лицом, отличительной чертой которого были добрые и правдивые глаза. Углы его рта были опущены, и он казался утомленным.
– Здравствуйте, Мак, писем для меня нет?
– Есть, сэр. Несколько телеграмм.
Он скрылся в своей стеклянной будке.
Джордж Бэван остался на улице, глядя на резвящихся детей угрюмым взором. В них бил ключом радостный избыток молодости, который заставлял постороннего чувствовать себя, по крайней мере, шестидесятилетним стариком.
Сегодня что-то не клеилось у Джорджа. Обычно он любил детей, да и вообще он всем на свете был доволен. Он был добрым и веселым юношей, любящим жизнь и людей. У него не было врагов и было много друзей. Но сегодня, с того момента, как он встал с постели, он заметил, что ему чего-то недостает. Возможно, что его угнетала неудовлетворенность, обязанная своим происхождением его высоко утонченной душе. Возможно также, что это была реакция после возбуждений предыдущей ночи.
Наутро после премьеры чуткий служитель искусства всегда переживает
