душа Моя» (Ис 1: 11–14). Отчего произошло такое страшное отвержение иудейского богоугождения? Оттого, что иерусалимляне, угождая Богу наружно, внутренно жили не для Бога, а для самих себя, для корысти и наслаждения.
Но кроме сердца лукавого, есть, братия мои, есть сердце холодное. Что значит покаяние для такого сердца? Оно кажется ему или совершенно лишним, или настолько терпеливым, чтобы отделаться от него несколькими словами, много – некоторыми телодвижениями, имеющими смысл молитвы. Но не будет ли обидой благому настроению душ ваших слово о таком сердце? Только что мы воздали хвалу вашей вере, вашему усердию к молитве, – и вдруг заговорили о слабости духа, прямо противоположной этим добродетелям! Да! Мы воздали хвалу, – и более того, – мы назвали вас учителями учителей. После такой, вполне достойной вашего боголюбия похвалы, уже без смущения можно выслушать и то, что говорят о нас люди, которым поучительный пример наш или ни к чему не служит, или служит в укор. Говорят, что наше благочестие все вышло наружу и в сердце не осталось ннчего. Говорят, что и мы, как древние иудеи, устами чтим Бога, сердце же наше далече отстоит от Него. Говорят, что вся наша вера обращается между лицемерием и самообольщением. Говорят… многое. Если бы все это было правда, то какого покаяния ожидать от таких людей? Кающиеся такого рода видят в исповеди только как бы долг службы, одну тяжелую необходимость общественного положения, одну напрасную жертву, приносимую приличию, – и равно ничего более! Пусть будет и клевета то, что говорят про нас. Истинный рачитель спасения души своей умеет и из клеветы извлечь пользу. «Даждь премудрому вину и премудрейший будет» (При тч 9: 9). Вина дана. Нас обличают почти так же строго, как Пророк обличал дщерь Сиона. И в самом деле, не подаем ли мы сами повод так думать о нас? Творить, например, поминутно крестное знамение, ставить свечки перед каждою святою иконою, кланяться всякому священному месту и лицу, ходить непременно ко всем и всяким службам Божиим, проводить по 40 ночей у Гроба Господня, и многое другое… все это не кажется ли нам делом добрым и богоугодным? Таково оно и есть. Но в глазах иноверцев все это теряет цену, если, например, на тысячу крестных знамений окажется хотя один жестокий толчок, данный тою же крестящеюся рукою соседу, который занял в церкви наше место, или перебил нам дорогу к Святому Причастию (как было на Иордане), или к подножию Креста Христова (как это случается иногда на святой и страшной Голгофе). Вот лик святой иконы сияет от нашей свечки, а на душе нашей, может быть, темно от вражды к ближнему, с которым живем в одних стенах, под одним сводом и несли один крест поклонничества. Что, если, не пропуская ни одной службы Божией, но также не пропускаем и ни одного случая послужить врагу Божию злословием, пустословием и другими многими исчадиями богопротивного языковредия? Что, если 40 ночей бодрствуем у Гроба Господня, а 40 дней спим глубоким сном беспробудного самолюбия? А это ли одно? Не разносятся ли зачастую печальные слухи, что там или здесь случилась между поклонниками
