метана занял у него вчетверо больше времени, чем того требовала предварительная раскладка испытателей…
Тобор поднимался по крутому склону, используя малейшие неровности почвы.
Завывал ураган, в ослабленном виде доносимый в сферозал динамиками, стихия пыталась оторвать Тобора и швырнуть его вниз, на разнокалиберные клыки скал.
Невзглядов поднялся и, пригибаясь, пошел вниз по проходу. Он сел рядом с Петрашевским на свободное место и тронул Акима Ксенофонтовича за рукав.
…Константин Дмитриевич питал к директору ИСС высочайшее уважение (как, впрочем, и сотрудники института) и считал, что только с академиком Петрашевским он вправе поделиться одной неприятной догадкой, смутившей вдруг отважного альпиниста.
– Аким Ксенофонтович… – прошептал он.
Петрашевский нагнулся.
– Раньше, правда, я не замечал этого за Тобором… Но теперь оно могло появиться, – еще тише продолжал альпинист. – Ведь он продолжает совершенствоваться, да?
– Конечно, – кивнул Аким Ксенофонтович. – Сегодня Тобор не тот, что вчера, а завтра не тот, что сегодня.
– Но ведь не все изменения обязаны происходить в лучшую сторону? Что-то может и ухудшиться у Тобора, верно?
Академик с интересом посмотрел на Невзглядова.
– А что вы, собственно, имеете в виду, Константин Дмитриевич? – спросил он, тоже невольно понижая голос и заражаясь волнением собеседника.
– Послушайте, Аким Ксенофонтович… (Невзглядов от волнения едва не произнес «Аксен» – так называли академика между собой молодые ученые института, с которыми альпинист успел сдружиться. Их привычку, кстати, прочно унаследовал и Тобор). Я провел с Тобором наедине немало часов, немало тревожных дней… И в горах нашей планеты, и в лунных кратерах и цирках.
– Знаю.
– Порой нам приходилось несладко, очень несладко, – продолжал Невзглядов. – Бывало и так, что оказывались на краю гибели, что поделаешь, без этого нет профессии скалолаза.
– Я каждый раз самым внимательным образом знакомился с вашими отчетами, Костя, и помню их. Они, между прочим, немало помогли нашим воспитателям и инженерам, в них много ценных наблюдений над природой белкового. Но что же дольше? – спросил он, видя, что альпинист замешкался.
– Так вот, каждый раз в подобной сложной ситуации Тобор неизменно проявлял… ну, бесстрашие, что ли, если говорить нашим, человеческим языком. Полное отсутствие трусости.
– Инстинкта самосохранения, – машинально поправил Аким Ксенофонтович, с возрастающим вниманием прислушиваясь к сбивчивому шепоту Невзглядова. – Этот инстинкт у него есть, конечно, но только в необходимых пределах. Иначе Тобор погиб бы в первом же серьезном испытании.
– Пусть будет инстинкт самосохранения, – торопливо согласил Невзглядов. – Дело не в терминах, – в существе… Тобор, когда нужно было, ни мгновения не раздумывая бесстрашно прыгал через
