не так уж и темно. Вон уличный фонарь как светит. Прямо в окно, – ответила Валя.
Фируза посмотрела на белый потолок. Несколько трубок дневных ламп забраны в широкие прямоугольные плоские плафоны. Изнутри матовое стекло усыпано мелким черным песком.
– Ой, – тут же вскочила она с кровати.
Белые простыни покрылись чёрными точками, будто все постели кто-то, созорничав, посыпал чёрным молотым перцем. Этот чёрный сухой дождь все сыпал и сыпал. Фируза посмотрела за окно. Подталкиваемый мощным светом фонаря, в палату летел густой серебристый снег – мошкара. Она билась о стекло лампы на потолке и чёрным снегом падала на постели. Круглый, пылающий белым, уличный фонарь извергал из своего застеколья этот нескончаемый сонм и прямым путем направлял поток к другому слепящему свету.
Всё вокруг было усыпано трупиками мошки. Они, как чёрная пыль, как долгий трындёж по телефонам, были многочисленны и назойливы. И некому было противостоять этой рати.
Выключив свет, начали отряхивать простыни…
И снова настала ночь. Но во снах сиял солнечный день. Она шла по тёплой, слегка подрагивающей под шагами земле, обмениваясь понимающими взглядами с оранжевыми пушистыми головками цветов. Над ними свободно порхали бабочки, одна красивее другой. Между сочно-зелёными стеблями цветов легонько колебалась тонкая серебристая паутина. Но она знала, что бабочки в неё не попадут. И кто-то рядом, чуть позади, сочным негромким голосом объяснял что-то очень лёгкое и светлое…
Потом картинка сменилась. Она увидела белое трепещущее покрывало на деревьях и газонах. И это тоже были бабочки, но все одинакового белого цвета.
– Не надо ими любоваться, – мягко говорил невидимый собеседник. – После них остается ареал, начисто лишённый зелёной растительности.
– Но ведь с этим надо что-то делать, – обеспокоилась она. – Мир без листвы и травы просто погибнет…
И вот уже она наблюдала за серыми бабочками, суматошно летящими на свет фонаря.
– Это тоже бабочки, – полувопросительно обратилась она к своему гиду. – Почему они все разные и по-разному ведут себя? Почему они не могут быть такими же свободными, красивыми, как те, над цветами?
Голос пояснил, слегка взгрустнув:
– Потому что белые и серые заражены вирусом бессмысленности существования, вирусом бесполезности или вреда.
– Почему они существуют? Ведь можно мир избавить от этого вируса?
Голос не ответил…
Фируза открыла глаза. Первое, что она увидела: пауки вернулись. Два круглых тельца торчали на прежнем месте над окном. Невероятное ощущение тихого лёгкого спокойствия разливалось в душе. И во сне, и сейчас, наяву, она чётко осознавала, что сон – это сон, бабочки – это бабочки, она – это она. Это понимание, казалось ей, было ключевым в череде вопросов о смысле жизни. Где бы ни пребывала сущность, наступит срок, когда Душа замедлит свой полет над берегом Непростой
