как будто боялись того, что огонь может перекинуться на них. Дух просмоленной сосны наполнял всё в комнате, даже пищу. Запах смоляка почитался за чудесное благовоние в Крае Сосновом, так что им дышали все очаги знатных господ на много вёрст кругом.
День этот был отвратителен. Но, о Небеса, лишь бы он длился как можно дольше.
Крепко держась за ворот своего богато расшитого кафтанчика, как утопающий держится за соломинку, Сарер встал из-за стола и оставил оленину недоеденной. Мысль о том, что скоро минует полдень, заставила его почувствовать прилив тошноты. Страх, какой чувствует загнанное в угол животное, не первую уже минуту осознающее, что счастливого исхода не будет, – такой страх качнул в нём распростёртыми чёрными крылами. Сарер никогда не умел как следует бороться с этим отвратительным чувством беспомощности. Он потеребил себя за воротник, глядя на стол. Вид недоеденного блюда привёл его в уныние, страх превратил уныние в серую тоску. Ещё раз посмотрев на окно, Сарер обнаружил, что белые мотыльки-снежинки слегка ускорили свой танец.
На улице не было тихо – кричали дворовые ребятишки, лаяли псы, женский голос тянул верхние ноты распевной народной мелодии. Но из окна ничего этого не было видно, только снежинки кружились на фоне чёрных сосен, и потому казалось, что всё это веселье, песни и игры, и лай собак, и жизнь – всё это где-то очень далеко. Здесь, в пропахшем деревом, смолой и дымом Алвемандском теремке, кроме Сарера, будто и не было никого.
Никого…
Нет, пошла высоко в Небеса эта оленина, оставаться больше тут нельзя. Он отлично знал, что произойдёт, если долго находиться в одной и той же комнате. Да, был день, снежный пасмурный день в глухой сосновой чаще – но день, это самое главное. Днём ничего с ним не случится… И всё же, всё же рисковать не стоит. Надо срочно куда-то пойти – желательно, чтобы с кем-то пересечься. Говорить с людьми ой как не хочется, но достаточно просто увидеть хоть кого-то, даже этого бездельника Мирласа.
Развернувшись, Сарер быстрыми шагами подошёл к тёмной деревянной двери, украшенной резными рисунками каких-то птиц и растений. Когда он отворил дверь и уже почти вышел в коридор, в спину ему беззвучно ухнуло чьё-то ледяное дыхание – вдоль хребта пробежали мурашки, затылок онемел на мгновение. Он резко захлопнул за собой дверь с такой силой, что она скрипнула высоким голосом, жалуясь на плохое обращение. Внезапный холодок этот, исчезнувший так же резко, как и появился, дал знать Сареру, что он действительно долго засиделся за той олениной. Если бы сейчас была ночь… вместо холодка бы пришло кое-что другое.
Сарер шёл к женской половине терема. Он шагал, высоко задрав голову и широко переставляя ноги, как маленький солдатик на выступлении. Наверное, очень много шумел. За недлинным коридором начиналась зала – самое большое помещение на втором этаже, хотя из-за деревянных бревенчатых стен и декора в виде длинноногих столиков с лубяными фигурками животных комната эта будто уменьшалась вдвое и выглядела не как часть резиденции знатного стайе, а как внутренность теремка из волшебной сказки.
