гвоздики вколачивая в меня слова. – Такая вот на меня накатила блажь. Говорю сразу, мужа я не любила, но… Он был каким-никаким, а близким человеком… Ну, согласен?
– А ты бы попросила, красавица. Тогда, возможно, и соглашусь.
– Не умею я просить, сыч. Не привыкла… Ладно, прошу. Помоги.
– Что ж, попробую. Свободного времени у меня навалом.
– Тогда слушай. Мой муж работал в мэрии, отвечал за строительство…
– Погоди, – перебиваю я, – так это его труп перебросили на территорию бывшей драмы?
– Его, – коротко подтверждает она. – Как вижу, ты в курсе – как и все в этом распроклятом городишке. Сплетник на сплетнике сидит и сплетником погоняет. Я еще и потому хочу отыскать убийцу, что забодали меня совсем. Пальцем показывают: ой, гляди, гляди, вот у этой мужа в котлован скинули! Выступаю на сцене – в зале хихикают… Отыщи его, сыч! Тогда, может быть, болтать перестанут. А то еще думают, что это я его… Ну – попутного ветра! И семь футов под килем!
Выразительно глядит на меня, явно желая, чтобы я поскорее убрался.
Встаю и удаляюсь, оставив Кондора и актрисулю вдвоем.
Дождь, точно ждавший моего ухода, припускает сильнее. Обернувшись, вижу, что эти двое встали со скамейки и движутся куда-то среди суматошных прохожих. Оба накинули капюшоны и почему-то напоминают инопланетян, ненароком оказавшихся среди жителей земли.
Вернувшись домой, стаскиваю мокрую одежду, надеваю свежую сухую футболку, валюсь на кровать и принимаюсь (с немалым трудом) размышлять о внезапно свалившейся на меня задаче.
И память нашептывает вот что.
Совсем еще недавно на Бонч-Бруевича стоял желто-коричневый сарай, сварганенный в топорном стиле конструктивизма. Сначала, когда я был еще пацаненком, в нем помещался городской драмтеатр. Потом на берегу пруда построили другое здание театра – с круглым куполом, нечто вроде цирка, а старое отдали под мебельный магазин. Затем – уже при диком капитализме – здесь возник торговый центр, один из первых в городе, и горожане балдели от выложенных плиткой блистающих полов и от эскалаторов, которые везли желающих на второй и третий (он же последний) этажи.
Но вскоре неподалеку появились другие торговые центры с сияющими полами и эскалаторами. Были они и крупнее, и современнее, а эту халабуду, которую выкрасили в ядовитый зеленый цвет, народ посещал все реже.
Наконец, жертва конкуренции приказала долго жить. Бывший театр (он же мебельный магазин) закрылся на клюшку и стоял как музейный экспонат. Казалось, на него никогда не найдется желающий.
Но таковой обнаружился.
В нашем городке, кроме «заборских», существовало еще несколько банд – пониже и пожиже. Самой авторитетной из них были «южане». Их вожаком, по слухам, был некий Хеопс, который (опять же по слухам) страстно желал увековечить себя для благодарного потомства. И когда конструктивистского уродца выставили на торги, старый уголовник приобрел и зданьице, и землю под ним.
После
