темнели очертания скинутых покрывал.
Дагрим скатился с коня, взвыл по-волчьи. К нему тут же метнулись дозорные и прижали всем весом, не давая подняться. «Правильно, – отстранённо подумала Совьон, спешиваясь. – Уж местные знают: того, кто коснулся этой воды, не спасти».
– Что вы делаете? – крикнул Латы, по-молодецки спрыгивая на ноги. – Она же в озере недавно! – Он спешно разулся – хотел броситься в воду. – Вытащить можно!
А вот ему не рассказали.
– Нельзя. – Латы преградили дорогу. – Поздно.
«Поздно, – равнодушно согласилась Совьон и подбрела ближе. Спотыкаясь, она начала спускаться по склону. – Конечно, поздно».
Жених шумно дышал за спиной. Озеро маняще перекатывалось впереди, а где-то страшно рычал Дагрим, норовя вырваться из рук товарищей, и в его нечеловеческом вопле было больше боли, чем ярости.
– Куда ты? – окрикнули Совьон.
Она не ответила. Только сбросила наспех накинутый тулуп, носком одной ноги наступила на пятку другой и стянула сапог. Коснулась босой ступнёй мерзлого берега, который лизала едва трепыхающаяся вода.
Кейриик Хайре говорила не связываться с тем, что священно для каждой из её сестёр. Кейриик Хайре много говорила, только Совьон не всегда слушалась, а стоило бы. Она не хотела спасать тело Дагримовой рабыни – пускай бы пленница умерла сейчас, как решила сама. Но ведь у неё не получится умереть. Её искалеченная душа останется служить вёльхе.
Почему Совьон сделала это, даже не зная, сумеет ли она, недоученная ведьма, справиться с колдовством Оха Ритвы и её преемницы? Сохранит ли разум и волю, окунувшись в зачарованное озеро? Может, она не успела подумать обо всём. Может, ей было слишком тяжело видеть тукерку, томящуюся в рабстве, как когда-то она сама. Может, Совьон не сумела до конца простить себе то, что недавно не спасла другую девушку – ту, что уготовили Сармату.
Прежде чем её смогли бы удержать дозорные, Совьон глубоко вдохнула и зашла в воду.
Она раскрыла глаза, и их ожгло так, будто прутом проткнули. Совьон смежила веки, но до того разглядела илистое тёмно-зелёное дно и лунный свет с поверхности, плавающий сгустками. Ей показалось, она рассмотрела чьи-то сизые тела, но – как знать? Совьон накрыла волна слепящей боли. В нос и рот хлынул огонь. Он пожирал плоть, сминал жилы и кости.
Совьон хотела бы закричать, но горло опалило жаром. Губы разжались, выпуская стаю пузырьков, блестящих в серебряных лучах. Свет пронзал пучину, расползался сетью. Руки тщетно силились нащупать опору, а волосы раздулись чёрным облаком и оплелись вокруг шеи, будто удавка. В висках застучала кровь – вода давила на череп. Совьон взболтнула ногами, извилась ужом, но легче не стало. На грудь опустилась тяжесть и выдавила остатки воздуха.
Совьон тонула.
Два слова. Всего два слова.
Жар сменился холодом, и ладони и ступни начали неметь. В горле
