Они приехали сюда по приглашению. Все они.
– Орхидея так не поступает, – сказала Татинелли.
Маримар кивнула. В другое время она бы посмеялась над тем, как Энрике ударили по лицу волшебные корни, но им нужно было войти. Их ждут. Она снова вытащила приглашение. Приходите и заберите. Она вспомнила, как бабушка прятала вещи в дуплах деревьев. Как она разговаривала с птицами, которые приносили семена на ее подоконники, и отправляла их с заданиями.
– Помнишь, как моя мама пришла домой пьяная, – сказал Рей, – и, хотя замок не менялся, ее ключ не открыл дверей. Орхидея была у себя и запретила нам впускать маму.
– Да, – сказала Маримар. – Но я не помню, как она в конце концов вошла.
– Мама сказала, что просто извинилась и вежливо попросила, но теперь я не помню, говорила она о доме или об Орхидее.
– Может быть, нам надо вежливо попросить, – предложила Татинелли.
Все засмеялись, но Маримар ухватилась за эту мысль. Никто не хотел, чтобы его вызывали, никто по-настоящему не хотел быть здесь. Никто из других Монтойя не проявил себя. Они столкнулись с препятствием и сдались, поскольку не могли найти решение. Но, возможно, они его все же нашли.
Татинелли неловко встала, живот тянул ее вниз. Рей стоял ближе всех и поддержал ее. Она поднялась по пяти ступенькам веранды и остановилась перед дверью.
– Я пришла забрать, – сказала она. Голос ее напоминал звон колокольчиков на ветру.
И мгновенно корни ослабили хватку на дверной ручке. Дом издал глубокий вздох, который потряс все строение. Стрекозы и светлячки запорхали в открывшемся темном коридоре, их мягкое сияние осветило помещение. Половицы проглядывали под слоями грязи, которая, должно быть, попала внутрь вместе с корнями и виноградными лозами, прорвавшимися сюда, как сквозь рваные швы.
Маримар и Рей не стали дожидаться остальных. Они устремились за Татинелли и повернули налево в гостиную, где Орхидея любила сидеть лицом к камину, попивая бурбон, когда солнце садилось за долиной. Ее долиной.
Старая колдунья была там же, где и всегда. Ее теплая смуглая кожа потрескалась, как пересохшая земля, а волосы, все еще черные, несмотря на годы, были заплетены короной вокруг головы.
Черные глаза щурились, рот расплылся в мрачной улыбке.
Рей почувствовал, как его сердце сжалось от облегчения и ужаса одновременно.
– Mamá[16]? – ахнула Маримар.
– О, боже, – сказала Татинелли, нажимая на живот, где сильно брыкался ее ребенок.
– Ни хрена себе, – пробормотал Рей, потянувшись за сигаретой, но они кончились.
– Разве я тебе не говорила, чтобы ты не пялился? – спросила Орхидея; голос был сильным и хриплым, как всегда.
– Правда? – Рей усмехнулся.
Потому что как можно было не пялиться? Орхидея Монтойя была такой же, как всегда, но только от талии и выше. К остальному
Мамочка (
