понял, что долго так не продержится, то есть попросту не продержится в сознании, и бросился сквозь кольцо с сосулькой наперевес. То ли в глазах его сверкнуло слишком безумно, то ли Нахель выстрелил ещё, но он прорвался и, потратив силы, сопоставимые с аннигиляцией солнца, помчался по иглам к ступени и ухватился за край. Если бы он мог подпрыгнуть, подтянуться не составило бы труда, но… прыгнуть в его состоянии было уже немыслимо. Пальцы примерзали к краю, а сзади за куртку ухватился песец. За ним другой, третий. К счастью, навстречу бежал Нахель. Звери тянули Бритца вниз, цепляясь за полы куртки и за мех друг друга. Ещё один песец, и Кайнорт оставит на ступени кончики пальцев.
– Нахель, быстрее!
Пшолл на бегу пнул куст и оторвал себе такую же сосульку. По лезвию вниз потекли капли, нагретые ладонью. Жук подоспел вовремя. Но вместо того, чтобы подать руку, рубанул ледяную корку на граните: прямо там, где цеплялся Бритц.
– Она ждёт нас у себя, – холодно повторил Нахель и, сверкнув неестественно блестящими глазами, ударом сапога в лицо отбил Кайнорта назад.
Бритц сорвался и упал в груду зверей. Мех, укусы и шок: и опять темнота.
* * *
– Ты будешь играть, – повторила Зимара, заполняя своим голосом голову Кайнорта.
Он не нашёл сил возразить. Нахель приволок его, искусанного с ног до головы, в дальний конец озера, где в арочном гроте обитала эта помешанная. Так её про себя нарёк Бритц, несмотря на то, что Зимара спасла ему жизнь. Стоя в ледяных тисках, он воспринимал это так, будто она заразила его заболеванием, передающимся половым путём. Она была совсем не похожа на шамахтона Урьюи. Зимару словно распирали собственные силы, она упивалась и сочилась мощью, которую ей не терпелось обрушить на воображаемого противника. Когда она двигалась по гроту, то с некоторых ракурсов вовсе не напоминала человека. Странствующий айсберг, который топит корабли. Он крошился в движении, обрастал новыми чертами, будто над обликом шамахтона непрерывно трудился одержимый скульптор. По алмазным граням лица текла та самая жижа, которая не давала Бритцу умереть, склеивая его изнутри, словно пепел фламморигамы. Снежные пряди рассыпались по укрытым латами плечам. Выйдя из ядра, Зимара облачилась в доспехи, которые лишь издалека можно было принять за ледяные.
– Из меня плохой игрок, Зимара, – попытался Кайнорт.
– Я видела тебя. Ты охотился на моих угодьях. Ты знаешь планету. И ладишь с безумцами.
– Я же весь расколот, разодран, посмотри.
– Это неважно, – прозвучало на разные голоса, ансамблем всех маньяков, которых она здесь повстречала. – Я долго наблюдала, как люди и звери привыкают к боли. Изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день. Ты больше не умираешь. Ты способен мыслить и драться. Боль – то, чем можно пренебречь.
– Что ты со мной сделала… там?
– Растопила и закалила иглы внутри тебя. Это иглёд. Холодные жилы. Вместе с нейробитумом они долго не дадут тебе рассыпаться на части.
