надежды. Ему предрекали место министра, но этому не суждено было случиться.
При каждой возможности Ломов твердил императору Александру III о необходимости продолжения курса реформ императора Александра II, отчего в итоге и был зачислен в стан немилостивых. В канцелярии всё чаще и чаще поговаривали, что Ломов брал огромные взятки, но эти слухи никто не мог подтвердить, да и сами поговаривающие имели рыльце в пушку.
Отец Ломова дважды залезал в большие долги, и его сын с лёгкостью, как всем казалось, покрывал эти расходы. Ломов вынужденно оплачивал долги, только чтобы не опозорить семью, но этими действиями он только провоцировал отца на большие траты и хвастовство: «Какой могучий и богатый стал мой сын». Все эти события в жизни семьи Ломова становились основой для слухов, которые множились и непременно доходили и до госсекретаря канцелярии.
Когда тучи настолько сгустились над головой Ломова, что госсекретарь подал прошение императору освободить Ломова от занимаемой должности, Ломов сыграл на опережение и, воспользовавшись моментом встречи с императором, заявил, что покидает службу по идейным соображениям. От высказываний императору Ломов попал на учёт в III отделение как политически неблагонадёжный гражданин, и для него все двери официальных кабинетов закрылись, но вне официальных отношений с высшими должностными лицами государства ничего не изменилось.
Ломов к этому времени уже накопил серьёзный капитал и вскоре перебрался за границу, где и прожил чуть более пяти лет. Затем вернулся в Россию с новыми знаниями, идеями, с контактами зарубежных служб, а по сути – завербованным. Деньги Ломову доверяли в любом количестве, но требовали результатов. К революционным событиям 1905 и 1907 годов он имел непосредственное отношение. В начале нового века большая часть денег революционерам в Россию поступала из-за рубежа именно через Ломова или его людей. С самого начала революционной деятельности у Ломова было твёрдое правило: половину средств, поступивших из-за рубежа, он оставлял себе. Часть тратил на адвокатов, банкиров, личную охрану, а остальное припрятывал по разным зарубежным банкам.
Но не всё было так легко и просто в его революционной деятельности. Исчезали доверенные люди, не доходили до него деньги кураторов, но, несмотря на неудачи, доверие к нему не уменьшалось. Ломов показывал результаты, свои или чужие, но показывал, и всех это устраивало.
Сыщики много раз задерживали Ломова, но то адвокаты оспаривали задержания, то проявлялись к нему симпатии со стороны судей, полицейских или жандармов, то какие-то тайные пружины административного аппарата заставляли сыщиков просить у Ломова прощения и низко кланяться. Ломов никогда не проводил дольше трёх часов в полицейском участке или в суде, эти задержания и повестки в суд со временем случались всё реже и реже.
Ломов давно уже освоил один прекрасный урок: действовать нужно чужими руками. Для этого деньги ему и даются.
Для привлечения в свои ряды молодых людей, которых не будет жалко обменять на
