чего бы?
– Мужик создан действовать, отсиживать зад за чтением не в его природе. – Убрав ноги, Повислый теперь раскачивался на ножках стула, и с каждым счетом делал это все амплитуднее. – Этим занимаются сопливые девки.
– Да ну? А как же дети, профессора? Что, по-твоему, читают бабки, отжившие свой век, но у которых еще осталась привычка жизни? Их впирает Донцова, ведь там любовь и убийства. Так они вспоминают, что было, и готовятся к тому, что будет, то есть, к смерти.
– А я вижу, ты шаришь! Сразу так и не скажешь, что увлекаешься книжками!
Своим язвительным тоном Повислый хотел вывести Дежурного из себя. И, признаться, у него это получилось. Слова ощущались как пощечина. Дежурный, который провел половину жизни в учении, а другую в терпеливом служении, двинулся большими шагами к тюремщику. Приблизившись вплотную, он склонился и назидательно вынес палец, чтобы Повислый раз и навсегда зарубил себе на носу.
– Книжками увлекаются люди, которые витают в облаках и ни капли не разбираются в жизни! Литература создана для салаг! Только зеленые мальчишки ставят перед собой задачу набраться ума с каракулей. Но ты не вынесешь что-то для себя с чужих историй! Постичь правду жизни можно только в жизни самой, а не на листе бумаги, где через каждое слово чертово прилагательное!
Повислый выругался, прежде чем поджать усы и отвернуть лицо в сторону, будто при виде чего-то противного.
– Меня эти прилагательные тоже бесят! В школьные годы заставляли читать, и меня это занятие просто убивало!
– А ведь считается, чем больше литературы ты прочитал, тем умнее! – продолжил рассуждение Дежурный, чтобы коллега понял его позицию. – Но кто бы ни говорил, ни доказывал значимость книги, мне плевать на их мнения совершенно, понял? Это не тот случай, где нужно иметь большой ум, чтобы разобраться в вопросе. Я тоже живу, думаю, чувствую, и я с уверенностью заявляю: исписанные бумажки не несут в себе ценности. Человек сейчас другой пошел, не тот, что на бумаге, а это значит, весь опыт, основанный на человеческих отношениях, тоже обесценивается, становится ненужным хламом.
Повислый в знак одобрения кивал. Понимает ли он, как показывает это?
– Вот скажи, – обратился к нему Дежурный, – скажи: будет ли писатель писать про все низменные и туфтовые вещи, которые происходят у нас здесь, в настоящей жизни? – Он развел руками, акцентируя внимание на убогих синих стенах кабинета, а затем сделал этими же руками красноречивый жест. – Вот тебе, кукиш! Ему подавай возвышенность.
Дежурный ждал какой-нибудь реакции, но Повислый потупил глаза, видимо, пытаясь обмозговать мысль, которая не умещалась в голове. От долгого слушания он помрачнел, сгорбился. Чтобы как-то расшевелить тюремщика, Дежурный совершил начисление.
– Ну, давай! Нужно жить и не жалеть даже о самых дерьмовых моментах в жизни. Тогда ты будешь доволен всему, что у тебя есть. Тогда не будет и нужды в чтении бредовых историй, написанных какими-то там обабившимися натурами!
– Обабившиеся, это точно! –
