теперь угадывался без труда, сильно ударил в голову, и я вряд ли понимал, что имеет в виду мой собеседник.
– Жизнь такая мне надоела, вот что, – он со злостью ударил по подлокотнику.
Зачем вообще Трубецкой свел меня с таким ненормальным человеком? Ладно бы это оказался кто-то наподобие профессора Подбельского. Или полковника, который был на званом ужине в поместье. Умудренные опытом, спокойные и рассудительные люди. Не то, что этот.
Я тряхнул головой и уставился на стену впереди. Камин, симметрично делящий ее пополам, украшала пара сабель, крест-накрест повешенная на дымоходе. Слева и справа от него на меня грустно смотрели кабанья и лосиная головы соответственно.
Грубовато, но в то же время эффектно. У нас такое жилище назвали бы холостяцкой хатой. Никаких цветочков на обоях. Да что там, тут и обоев не было, только обтесанные бревна.
– А что, здесь довольно неплохо, – оценил я место своего будущего пребывания.
– Мне надоело. Здесь холодно и сыро. Комары, – принялся перечислять незнакомец, а упомянув коварных насекомых, оторвал еще мяса и продолжил говорить, одновременно жуя. – Люди в окрестных деревнях ленивые. Отцовское предприятие прогорело, да с таким треском, что он повесился.
– Сочувствую, – вздрогнул я. Слишком о личном зашел разговор.
– Я бы подался куда-нибудь на юг. Но вот это все оставить просто так не могу. Никак не могу. Хоть личность меняй! Да нельзя, незаконно.
Я услышал, как льется коньяк, и решил, что мне больше не надо, о чем и предупредил.
– Не повредит, – прозвучал ответ и мне все равно добавили. – Вот, собственно, о себе я рассказал. Теперь твой черед.
– Если только кр… кратко, – еле выговорил я.
Неожиданно крепким оказался коньяк. Я приоткрыл рот, стараясь дышать через него, чтобы избавиться от паров, а попутно присоединился к поеданию дичи. И вдобавок расстегнул воротник рубашки.
– А что это вообще?
– Утка. Вчерашняя. Сегодняшние еще не ощипаны.
– М-м… Вот я, как твои утки. Только наоборот.
– Хорошо сказал! Но лучше тогда поподробнее.
– На прошлой неделе я был без ничего, вчера утром – с хорошей работой и перспективами. А вечером – едва живой, без работы и перспектив. Да еще в истории нехорошей.
– Насколько нехорошей? – полюбопытствовал незнакомец, запивая утиное мясо коньяком.
– Настолько, что я вместо столицы сижу у тебя. А сколько времени, кстати? Девять?
– Шесть, – с набитый ртом ответил охотник.
– Мы пьем коньяк в шесть утра? – я резко развернулся в кресле, чтобы посмотреть на столь невозмутимого алкоголика.
Тут же засаднило кожу под бинтами, и я схватился за ребра.
– Что с тобой такое? – он тоже повернулся ко мне.
Я в первый раз внимательно посмотрел на человека, к которому приехал прятаться. Сперва мне подумалось, что коньяк ну очень крепкий. Но убедившись, что никакая
