ничего не исправить в этом Зоологичном образовательном мирке? Иногда знаете-ли приятно помечтать об изменениях, даже если менять ничего не хочешь. Но после горечь накатывает, скользит по сердцу холодом. И надо забыться.
Так Музин, отвесив кульбит, прыгнул на кровать и забылся в экране телефона.
Там поначалу всё было покойно, но лента Инстаграмма вдруг больно уколола ему глаза; все современные художники в ней такие успешные, будто без усилий. От них комната становилась бедной, а штукатурка точно сыпалась на макушку. Да мало того, возьми да подмигни с экрана популярный арт-визионер Владислав Гусь. Ещё один давний знакомый, с которым они давным-давно учились. «В ресторанах этот баловник! И везде ходит! Со всем обнимается! – морщился художник, – А в студенческие писал хуже меня, и всё советов спрашивал!» – небрежно откидывал телефон наш герой.
Затем он больно задремал.
Солнце нарастало, и на улице рождались суетные звуки машин. Когда он очнулся, в окно свистел оранжевый свет, какой сушит летний воздух и слепит глаукомой. Минутное замешательство, бывающее после сна, сразу растаяло, а на его месте – как бы в его луже, – очутилась некая мысль, вернее смутный образ.
Музин тут же соскочил, взял ноутбук и не глядя тыркнул. Пока загружался, Борис смотрел в одну точку, сосредоточенный, будто чего-то опасаясь; готовый тут же свершить нечто казалось чрезвычайное. Но как только экран кивнул, Борис потёр глаза и решительно ничего не смог припомнить. Каприз человеческого восприятия: когда мы более всего уверены в своей бодрости, тогда-то мы и дремлем.
Прошло едва ли не четверть часа, прежде чем художник опомнился и уже твёрдою рукой ввёл в поисковой строке: «Борис Музин картины». Гугл рассыпал по экрану скромное его наследие: несколько полотен из галерей, несколько репродукций. Были здесь и последние работы от коих стыд щекотал нутро. И наконец, «она», неожиданно затерявшаяся, та самая «лучшая работа».
«Тонкая непосредственная летопись человеческой души», – как написал о ней однажды один уважаемый искусствовед. Вырезка из той статьи до сих пор стояла в рамочке на подоконнике, спрятана за жёлтой шторой.
Борису открылся образ, который мелькнул в дремоте. Это была не сама картина, а как бы чувство, внушаемое ею; ощущение, которое он помнил, когда над ней работал. Будто, взглянув на неё только раз, он постигнет нерушимую тайну самого себя, своего вдохновения, целого искусства. Во сне явилась простая формула: нужно вернуться к истокам.
И теперь художник открыл на весь экран фото и принялся созерцать. Сначала смотрел без цели, как посетители аукционов. Потом пробовал оценить взглядом профессионала, впиваясь в каждую мелочь. Потом долго ходил по комнате и припоминал. Затем опять вернулся: вертел головой и далее листал фотографии с выставок, на одной из которых был и сам в смешном фаянсовом пиджаке ещё молодым.
«С 2003 по настоящее время полотно содержится в частной коллекции Бибровича Эдуарда Валентиновича
