сухо отвечал Капканов, глотая пиво.
Повисло алкогольное молчание. Вновь явилась героиня полотен Мане и Музин опять вскрикнул, заметно конфузясь: «Можно Жигули Барное?» – но дама предательски пронеслась вдаль. Он сглотнул и сделал вид, что увлечен рассказом, а тем временем Капканов продолжал, – Я тебя, Гриша, понимаю, ты композитор и тут важна математика, но я вот когда писал рассказы, – он сделал театральное ударение, – всё лучшее являлось само, и будто уже где-то было. Витало, понимаешь?
Гриша закивал, – а тебе нужно было только взять.
– Да! Именно! Получить доступ!
Среднявский оживился, поглаживая бородку, – Как сервер какой-то выходит – доступ… Я ведь тоже немного писал. Только не закончил тогда, а потом вы знаете…
– Да, я помню первые главы … – отозвался Олег, – Ну, словом, не стоит исключать иррациональное, непознаваемое. Как писал Платон…
Официантка прошла в третий раз, и Борис, вскипев, бросил подавальщице. – Уважаемая, потрудитесь сделать свою работу и примите, наконец, мой заказ! – она сначала дернулась, но разглядев Музина, вальяжно подошла к столу.
– Чего? – ярое небрежение дребезжало у нее в звуке «о».
Три друга сидели затаившись.
– Прошу сохранять приличия и хороший тон, – теряясь напустил Борис важности, – Так у вас обслуживают деятелей искусства?
Официантка стояла молча, и глядела на него прямо, отчего Музин смутился, опустил глаза в меню, поводил пальчиком и картинно произнёс: «Мне, будьте добры, бокальчик Жигули Барного».
Последовали два медленных морганья.
– Всё?
– Пожалуй, да.
Она повернулась и пошла вдаль зала, но до стола долетела реплика: – «Было бы для кого».
И Борис ощутил себя школьником в столовке, а Гриша Говорян по чуткости своей понял адресата и решил сразу убрать негатив. Он почтительной интонацией обратился к Музину: «Рассудить нас может только профессиональный художник. Ведь ты, Борис, больше многих знаешь о вдохновении и славе. Так поведай…»
Тот несколько распрямился, ощутив себя свободнее, чем мгновение назад. И произнёс сначала неясно, а далее всё более громко, возвращая уверенность: – Да, я достиг успеха в своё время. Да, была у меня слава, теперь, правда, померкшая. Но вопрос творчества – не принадлежит ничему! И ничем его не измерить. Ван Гог банальный пример, но яркий! Слава и творчество… мда… словом…
Художник выронил из головы то, что хотел сказать, всё же его стихией были образы. Но внимательный Среднявский вопросил, – Есть же нечто первичное? Ты ведь трудом заработал мастерство, но оно взялось от склонностей?
Борис с огнём в глазах уже менторским тоном продолжал: – Я всегда любил вдохновение. Но овладел им не сразу, а трудом и упорством. Кстати, прямо сейчас работаю как раз на эту тему. Там что-то в духе натуры Айвазовского, но с абстракцией Кандинского. А смысл такой: творец проводник высшего замысла, который
