противоположная всем вещам. Затем, вещи не могут только и делать, что стремиться к своей цели, как об этом учил Аристотель: ведь всякая вещь плотна, а значит, вынуждена как-то считаться со своей плотностью. Все вещи оказывают давление друг на друга, стремятся вытеснить друг друга, и только пустота позволяет им как-то расположиться вместе. Наличие у вещи параметров, это можно сказать ее наглость, шумливость, тогда как в пустоте вещи умолкают и дают себя созерцать. Так Паскаль рассуждал об атмосферном давлении, поняв, что воздух обладает густотой и весом не просто так, а потому что толкается среди других предметов. Но одновременно, он открыл совершенно новое созерцание, предельно далекое от театральных впечатлений иезуитской духовности.
Созерцание старого типа в целом было вписано в аристотелевскую физику. Например, наше умение видеть вещи объяснялось наличием в воздухе «прозрачности», специального тела или вещества, которое хочет безупречно передать лучи изображения, не растеряв их по дороге. Тогда созерцание – это умение не растеряться при виде действия: созерцается ли при этом множество человеческих дел, как велел Пифагор, или же жизнь Бога, как наставляли христианские мистики. Но в науке Паскаля нет места никаким «прозрачностям» и прочим желаниям или желанным состояниям материи, поэтому и созерцание становится совсем другим. Это уже созерцание не вещей, не дел, не обстоятельств, а созерцание самих условий созерцания.
Классическая культура, заметим, знала созерцание такого типа, но только одно – эротическое, в том смысле, в каком об Эросе говорит «Пир» Платона и другие свидетельства философской любви. Ведь как объяснял Сократ, а за ним и другие, влюбленный ищет не столько овладения своим предметом, сколько возможности самому быть пойманному в сети Эроса. Влюбленный не просто смотрит на любимое лицо, не просто испытывает необоримое желание, но чувствует, как именно вторгшееся в него со страстью желание и оказывается самым желанным. Любовь тогда – не просто даже уловленность, но сладостная рана, которую чем больше растравляешь, тем больше счастья обретаешь в Эросе. В конце концов, влюбленный любит саму любовь, тревожащую его, но тем самым и созидающую в качестве способного любить.
Новаторство Паскаля состояло в том, что он превратил созерцание условий созерцания из документа эротического приключения, пусть даже самого счастливого за всю жизнь, в норму жизни мыслителя. Если Декарт создал метод радикального сомнения – а напомню, что иезуиты понимали метод риторически, как организацию материала, и только Декарт занялся организацией нематериального материала самой мысли – то Паскаль обосновал еще более изощренный метод: метод радикальной последовательности. Если Декарт считал возможным просто быть честным перед собой, чтобы доказать действительное существование вещей, то Паскаль учил не бояться даже самых страшных выводов, происходящих из последовательного рассуждения. Наверное, самые известные
