(того самого, который обличил Ришельё за тридцатилетнюю войну, усилившую позиции протестантов), центром которого служил монастырь Пор-Рояль. Аббат монастыря Антуан Арно создал первую логическую грамматику, в которой вместо оценки правильности речи исследовалась сама возможность правильно строить речь на основе логических категорий: всецело отдать себя логике, чтобы принять дух грамматического изящества. Янсенисты вспомнили о споре Августина и Пелагия: если Пелагий считал, что человек может спастись просто благодаря хорошим делам, а благодать только освещает ему путь в этом, то Августин напоминал, что ослепительный свет благодати сильнее любых хороших дел. Человек спасается верой, которая настолько неотразима, что добрые дела – это просто привычка того, кто ходит и работает в божественном свете: невозможно же себе поставить в заслугу привычки и пристрастия.
Реформация шла под знаменами Августина, но Паскаль не был согласен с протестантами, что спасение осуществляется верой только в смысле признания всемогущества Бога, перед которым человек настолько теряется, что чувствует себя лишь изделием рук Божиих, которое спасено лишь потому, что Бог положил это изделие в свой запас. Для Паскаля человек был изделием Бога, но не растерянным изделием, ожидающим божественного порядка как милости, а драгоценным изделием. Как сказал русский поэт в XX веке: «Ты держишь меня, как изделье, ⁄ И прячешь, как перстень, в футляр». А драгоценное изделие знает себе цену, знает, что оно может оказаться более ценимым, чем огромное число окружающих его вещей, что от него так же отсчитывается бытие, как от мысли или замысла, от замысла Бога или от разумности чего-либо происходящего. Здесь Паскаль – предшественник экзистенциализма и всех философских движений, в которых индивид драгоценнее чем весь мир. Но для экзистенциалиста важно доказать, что он дороже всего, что его существование первичнее бытия, тогда как для Паскаля достаточно просто это заметить, не пройти мимо.
Янсенизм учил, что спасение человека – особая милость, не сопоставимая с другими милостями. Обычное доброжелательство восстанавливает человека в правах, но спасение не может быть сведено даже к самому величественному восстановлению. Спасение – это некоторая несомненность, очевидность; причем очевидность, упраздняющая границы между здешней и будущей подсудностью. Конечно, и отцы Церкви тоже порой говорили, что Страшный суд начинается уже сейчас, – имея в виду учет нынешних грехов. Отцы Церкви тем самым исходили из созерцания стройного порядка вещей, который действует по воле Божией. Но в янсенизме впервые этот Страшный суд совершает свою выездную сессию: он происходит в настоящем не потому, что видно, как грех противоречит божественному замыслу, но потому что спасение должно оказаться несомненнее любых предметов, избираемых нами для созерцания. – будь то окружающие нас предметы или логически доказываемые предметы иной реальности. Спасение тогда захватывает человека
