раз… В конце концов, мы просто… доктор и пациент.
Жжение в груди стало таким сильным, что захотелось нырнуть в ледяную воду.
В кабинете повисла мертвая тишина.
Я с трудом заставил себя поднять на девушку взгляд… и едва не застонал.
Да. Я попал в цель. Вот только радости попадание не принесло.
Алессандра смотрела на меня с недоумением и растерянностью. Она не просто не ожидала услышать от меня эти слова. Они ее задели.
Руки сами потянулись к ней. Какого труда стоило не обнять ее! Не спрятать на своей груди, не извиниться за жестокие слова! Эта девушка столько времени была рядом! Она была единственным человеком, который…
Суровый голос в голове процедил:
«Которого ты к себе подпустил, Стоун. Не обольщайся…».
Она была так добра и терпелива, сносила все мое дерьмо тогда, когда другие доктора…
«Что “другие доктора”? Откуда тебе знать, что сделали бы другие доктора? Она была единственной не потому, что сама этого хотела. А потому что была нужна. Она была нужна тебе, потому что она – одна из лучших. А ты лишь пациент с травмой…».
Я ненавидел этот холодный, источающий презрение голос, но увеличил громкость, чтобы он выбил из моей головы все остальные мысли, чтобы не позволил мне сдаться.
Всю неделю я старался разубедить себя в том, что между нами с Алессандрой что-то было. Даже дружба, речь уже не шла о симпатии! Всю неделю я хотел обнять ее, раствориться в ее тепле, прижаться губами к ее волосам. А сейчас все эти желания вышли на новый уровень – на уровень жизненной необходимости!
Но я стоял, натянув на лицо равнодушное, отстраненное выражение, гасил пожар в глазах… и молился, чтобы Алессандра не вздумала ни о чем меня спросить. Чтобы не задала самый страшный вопрос: какого черта ты опять ведешь себя, как мудак, Стоун?! Чтобы не напомнила, как много сделала для меня! Чтобы не напомнила, как мне было хорошо, когда мы целовались! Как я сам целовал ее!
Чтобы оказалась выше меня. Иначе мне придется сделать ей еще больнее. А она этого не заслужила…
Алессандра молчала, пригвожденная к месту грязным, нечестным упреком! И в карих глазах все сильнее проступала золотыми крапинками боль…
Лучше бы это была злость…
Кажется, прошло сто лет, прежде чем я смог заставить себя двигаться. Алессандра была так близко, что я мог разглядеть каждую морщинку в уголках ее глаз. И понял – не уйду сейчас, не смогу уйти вообще. А потому сделал то, что должен был.
Я пошел прочь из гребаного кабинета. И уже на выходе, держась за дверную ручку, обернулся. И едва не застонал.
Девушка обняла себя обеими руками и уронила подбородок на грудь. Она смотрела в одну точку, не моргая.
– Прощай, детка.
Она лишь кивнула. И этого было достаточно.
Я вышел из кабинета и закрыл дверь, ощущая в груди неимоверного размера пустоту. Такую, что она раздвигала ребра. Она образовалась в том месте, где за прошедшие полтора
