громкий хохот. И я всерьез забеспокоился за челюсть Мартина – он так широко открывал рот, словно она вообще не крепилась к его черепу.
– Ох, Стоун! Умеешь шутить, когда хочешь!
Я недовольно закатил глаза. Когда-нибудь они поймут, что я не шучу?!
Мы вышли из медицинского пункта, который на деле оказался почти больницей, и пошли по коридору. Майерс насвистывал какую-то мелодию, а я смотрел перед собой и размышлял над словами дока. Насчет командира и его заботы о бойцах. И вспомнил про Аарона.
Так себе забота.
Когда мы подошли к лифту, Мартин прервал мои мысленные дебаты.
– Планкетт вечером зовет нас в бар. Твои ребра потянут выпивку?
– Майерс, договоришься…
Он беззлобно усмехнулся и хлопнул меня по левому плечу.
– Вот так ты принимаешь заботу, да? Ладно, больше не буду. Мне нужно заскочить в арсенал, а потом можем выдвигаться.
Я повел плечом, оглядываясь кругом. Как и после каждой тренировки, мне хотелось побыстрее свалить. Но я точно знал – лишь только покину здание, буду страшно хотеть вернуться обратно. И как можно скорее…
– Я тебя в холле подожду.
– Трусишка Дэнни бежит, поджав хвост?
Я рыкнул и хотел врезать товарищу, но сдержался. Не стоит бить того, кто не очень хорошо справляется со своими эмоциями и с которым даже Джексону Торпу приходится драться… в какую-то часть его силы, которой меня он прибил бы с легкостью. Да и того, кто прикрывать тебя будет, тоже бить не стоит.
«Кстати, об этом. Интересно, когда меня выпустят на задание?».
«Подумал парень со сломанным ребром».
«Завались».
Я махнул рукой в неопределенном направлении.
– Вали. Я вниз.
Уже входя в лифт, я задумался: кто такой Планкетт? Это фамилия или прозвище? И почему, интересно, Аарона зовут Бенджи?
«Слишком много думаешь, Стоун. Слишком много».
Спустившись на первый этаж, я прошел через пустой холл к зоне ожидания. Повинуясь внутреннему порыву, остановился на небольшом участке матового пола и медленно повернулся к скульптурам.
Все было так, как говорил Джексон. Я видел их, я больше не мог их не видеть. Входя в это здание каждый день, я видел то, что было сокрыто в переплетениях и изломах стальных прутьев. Вся суть человеческой натуры в семи статуях. Нет, не то, не суть…
Семь грехов и семь учителей фрилансера. Кажется, именно так говорил Хаммер…
– Они прекрасны, правда?
Я вздрогнул от неожиданности и резко обернулся, стараясь не морщиться от боли. В черном кожаном кресле сидел мужчина и с улыбкой наблюдал за мной.
– Простите?
Он указал взглядом на скульптуры.
– Они прекрасны, не так ли?
Я прищурился, разглядывая неожиданного собеседника.
По меркам женщин он был привлекательным, а в молодости наверняка был очень красивым. Ему было около пятидесяти,
