и продолжала гладить.
– Ну, – фыркнула девочка, – что за бойкот?
В её голосе чувствовалось раскаяние. И она, верно, сама прекрасно знала ответ на свой вопрос.
– Ещё бы я вела себя как ни в чём не бывало, – сухо отозвалась я и, выключив утюг из розетки, принялась складывать вещи, чтобы потом уложить их в шкаф. – Надеюсь, милая, вы понимаете, что вели себя всё это время из ряда вон и что прощение можете заслужить только долго мучаясь угрызениями совести.
– Зина, я тебя не узнаю, – улыбнулась эта подлиза, – где моя старая добрая подруга?
– Там же, где моя маленькая скромная девочка Ксения, – отрезала я, – в далёком прошлом.
– Не в таком уж и далёком, – засмеялась она. – Признаюсь, некоторое время я действительно вела себя не очень хорошо. Но это же не повод разговаривать со мной, как с преступницей.
– Ты и есть преступница! – воскликнула я. – Видишь, до чего ты довела мать? Весь день она мучилась страшными болями в спине и сейчас в больнице. И что – то мне подсказывает, что столь резкое ухудшение её здоровья произошло именно на нервной почве. А знаешь, из – за кого она начала нервничать?
– Полагаю, из – за меня, – ответила Ксения. И судя по её спокойному выражению лица, моё заявление о состоянии здоровья матери её не сильно огорчило. Наверно, она просто думала, что не всё так серьёзно. – Но не думаю, что я потрепала ей нервы больше, чем она мне.
– Что же она сделала тебе плохого? – пожала я плечами и в изумлении уставилась на девочку.
– Зина, да она всегда командовала мной, контролировала каждый мой шаг! Я только недавно поняла, что всю жизнь делала то, что хотела она, была марионеткой в её руках!
– Ох, бедненькая, – сыронизировала я. – Всю жизнь! Подумать только, ей командовали с рождения до её смешных шестнадцати лет! Представь себе, все матери такие деспоты, потому что любят своих детей. Да, Ольга командовала, потому что лучше знала, как тебе, глупышке, поступать.
– Откуда она знала, как лучше? – тихо сказала Ксения, устав спорить со мной, и вышла из комнаты.
Хоть девочка и сделала шаг к примирению, я не перестала прохладно к ней относиться. Конечно, для меня, человека доброго и смиренного, её нападки были не обиднее, чем муха в кружке с чаем, а вот Ольга до того извелась за эти три месяца, что потеряла не только былую красоту (у неё появилась седина на висках и заметные гусиные лапки под глазами), но и, как теперь выяснилось, здоровье. А всё из-за этой безжалостной куклы. Она пребывала в одиночестве в своей комнате и, верно, ожидала приглашения спуститься поужинать, потому что когда я уже сама подкрепилась бутербродом и сидела в гостиной в ожидании хозяев, она явилась туда и вежливо попросила дать ей чего-нибудь поесть, не то через час-другой она умрёт от голода. Мне пришлось хорошо накормить её. Когда она получила от меня то, что хотела, заявила, что очень хочет спать, потому не будет вместе со мной ждать приезда родителей. Меня же волнение бодрило,
