ей встретился Хёд. Ведь Хёд и крот рифмуются.
И она, не задумываясь, запела, прямо на ходу меняя слова песенки.
На свете жил парень Хёд.
Не видел ничего, словно крот.
Он ползал и бегал,
Таился от мира,
Но все же попал в переплет.
Хёд нахмурился и поджал губы. Гисле стало нестерпимо стыдно. Песня получилась жестокой. Она хотела его рассмешить, но теперь ему было не до смеха.
– Я похож на крота? – спросил он.
– Нет! Совсем нет.
– Мне тоже так не кажется. Однажды я держал в руках крота. У него такие нелепые лапы… мне он показался довольно противным.
– Мне кроты нравятся, – робко сказала Гисла, стараясь исправить свою ошибку.
– Ты сама сочинила эту песенку? – спросил он. – Прямо сейчас? – Голос у Хёда был спокойным и любопытным. Казалось, он не обиделся.
– Нет. Это глупая песенка, которую вечно горланил мой брат. Гилли всегда придумывал песни про разные глупости. Про самые обычные вещи.
– Но он явно не был знаком с парнем по имени Хёд.
– Нет, – подтвердила она. И спела ему песенку, которую придумал Гилли, но на этот раз не стала менять слова:
Льется песня моя, словно мед:
На свете жил-был слепой крот,
Он ползал и бегал,
Таился от мира,
Но все же попал в переплет.
– И правда, смешная песня. И глупая, – с улыбкой сказал Хёд. – Спой мне еще. Спой ту песню, которую ты пела в море.
– Я тогда пела много песен, – прошептала она.
Вот он и вернулся обратно, к своему первому вопросу.
– Почему?
– Я хотела, чтобы моя семья меня услышала. Чтобы меня услышал Всеотец Один… и забрал меня к ним.
– Ты пела его имя… имя Одина. Я это слышал. Эту песню поют хранители в храме.
– Отец Один, ты все видишь, – пропела она, понимая, о какой песне он говорит. Он согласно кивнул, и она продолжила: – Отец Один, ты все видишь. Видишь, я здесь, под тобою? Забери меня на гору, где живут лишь храбрецы.
– Та самая песня. Спой еще раз, – прошептал он.
Она спела еще раз, прибавляя новые куплеты, вновь и вновь умоляя Одина. Она не боялась смерти, потому что знала: смерть не придет. Такова суть страха. Страх взывает к судьбе, и та всегда ему отвечает.
Она допела, но отзвуки ее песни эхом отражались от стен пещеры. Взглянув на Хёда, она увидела, что он сидит с совершенно прямой спиной, закрыв свои странные глаза.
– Хёд? – изумленно позвала она, а потом потянулась к нему, взяла за руку. – Это песня о смерти. Не надо было мне ее петь, – сокрушенно сказала она. – Быть может, ты веришь в такие вещи. Я не хотела тебя пугать.
Он сжал ее ладонь в своей:
– Я не испугался… но я увидел гору. Твой голос рисует у меня в голове разные картины. В ночь, когда был шторм, я решил, что твой голос – дар от самого
