и велел мне лежать и не высовывать носа. Я тогда что было силы вжался в пол и крепко зажмурился. Я только слышал, как отец на водительском сиденье копается в своей сумке, что-то негромко бормоча себе под нос, пока толпа снаружи орала и бесчинствовала, круша все, что попадется под руку. Через несколько минут он сказал, что опасность миновала и мы можем выходить. Все остальные машины в квартале были опрокинуты и сожжены, и только наша сияла свежей полировкой, да еще под щетки «дворников» было подсунуто несколько купюр в двадцать евро.
В общем, я стал относиться к сумке отца с изрядным почтением. Она словно была нашим счастливым амулетом. Вот только если отец держал ее под рукой, это означало, что нам вот-вот понадобится большая порция удачи.
Мы миновали центр города и двинулись дальше на восток, туда, где жили мои бабушка с дедушкой. Проехали мимо золотых ворот Букингемского дворца, мимо каменной колонны на Трафальгарской площади. Лондон, конечно, классное место, но когда так много путешествуешь, все города начинают сливаться в один. Другие ребята часто говорили мне: «Ух ты, везет тебе, ты столько путешествуешь». Вот только у нас редко было время полюбоваться достопримечательностями, да и денег не хватало, чтобы разъезжать по миру с комфортом. Обычно мы останавливались в каких-нибудь дешевых гостиницах и редко задерживались на одном месте больше чем на пару дней. Так что по большей части мы вели жизнь беженцев, а не туристов.
Хотя, конечно, никто бы не подумал, что в работе моего отца может быть что-то опасное. Обычно он выступал с лекциями вроде «Может ли египетская магия в самом деле убить вас?» или «Самые популярные наказания в загробном мире Древнего Египта» и прочей ерундой, до которой большинству людей нет никакого дела. Но, как я уже говорил, поведение моего отца отличалось и странностями. Он всегда держался очень осторожно и тщательно проверял каждый номер в отеле, прежде чем позволить мне войти внутрь. Иногда он врывался в музеи, чтобы взглянуть на какие-нибудь артефакты, быстро делал в блокноте заметки и спешил прочь, словно боялся, что его засекут камеры слежения.
Помню, однажды, когда я был еще маленький, мы неслись с ним через весь аэропорт Шарля де Голля в Париже, чтобы успеть на самолет, и отец никак не мог расслабиться, пока самолет наконец не поднялся в воздух. Я тогда прямо спросил его, от чего мы убегали, и он посмотрел на меня так, словно я только что на его глазах вырвал чеку из гранаты. На мгновение я даже испугался, что сейчас он скажет мне правду. Но он сказал: «Что ты, Картер, ни от чего». У меня тогда мелькнула мысль: как это самое «ничего» может быть таким ужасным, что даже мой отец теряет самообладание?
Тогда-то я и решил, что лучше вообще не задавать никаких вопросов.
Мои бабушка и дедушка – их фамилия Фауст – живут в микрорайоне около Кэнэри-Уорф[1], прямо на берегу Темзы. Такси высадило нас у поворота к их дому, и отец попросил таксиста подождать нас.
Мы уже прошли полпути, как вдруг отец замер, затем резко обернулся и уставился
Деловой квартал в восточной части Лондона.
