ился.
– Меч хорош, просто нет у тебя резкости в руке. Смотри, – Ван-Ай подкинул перо и, пока оно падало, раскрошил его в снег. – Подрастешь, научишься.
– Подрастешь… Дедушка в тринадцать лет этим мечом зарубил вурдалака. Ты сам рассказывал: дедушка вместе с сестрёнкой гуляли в роще, и на них напал вурдалак. Был бы он с деревянной саблей, что тогда?
– Вот стукнет тринадцать, окрепнет рука, тогда и за меч берись. А пока терпи.
– Я терплю, – вздохнул Малыш. – Только поскорее бы. Каждый воин на счету.
– Боишься не успеть?
– Боюсь, – честно ответил Малыш. – Вдруг моего меча и не хватит.
– Тут не меч главное.
– Всё равно. За стенами не отсидеться. Что-то нехорошее рядом.
– Мы уж постараемся продержаться. А ты быстрее расти.
– Я расту, только…
За окном сыграли вечернюю зарю.
– Завтра поговорим. Я тебе прием покажу, наш, фамильный. И деревянная сабля в умелой руке дорогого стоит.
– «Удар сапсана», да? Научи! А то я пробовал, пробовал…
– Научу. Но сейчас мне пора, опоздаю.
Ван-Ай поспешил на малый плац. А Малыш с пониманием, даром, что пузырь. Чутьё есть. Вдруг и прозреет?
Рыцарь-послушник неодобрительно покачал головой – Ван-Ай пришёл последним.
Из шести кадетов зрячими были двое – он и Дор-Си. Хорошо. Хуже, что их поставили в одну тройку. Вторая оставалась слепой. Конечно, глазами они увидят всё – и конного, и пешего, и пластуна, но вот Тень… Тень видят только зрячие.
Сегодня ему выпало стоять на Полуденной Глаз-башне. Сектор обзора – Белые скалы, край Тёмного леса, Каменная степь и излучина Шаршка. Самый трудный участок, и самый интересный.
Сумерки пали быстро, и Россыпь Углей медленно закружила над чёрною землёй.
Ван-Ай тщательно устроился в вертящемся кресле: до Часа Ведьмы далеко, он должен сохранить бодрость и внимание. Не один воин пропал из-за одеревеневшей шеи, затекшей ноги или натёртого глаза. Удобство – то же оружие.
Он внимательно, неспешно просматривал свой сектор, не загорится ли где сигнальный огонь, но мирно было вокруг. Силу дома Кор признавали даже лесовики – умом ли, чутьём, а крепость обходили. Но может найтись безумец, сколотить банду таких же безумцев и попытаться напасть на Крепость в надежде разбогатеть раз и навсегда.
Алый Глаз замигал на прощание, опускаясь за Тёмный лес. Ночь наполнилась обычной разноголосицей – в реке резвились панцирники, тяжёлые удары плавников о воду разносились по равнине до самых Белых Гор и эхом возвращались назад, на опушке Тёмного Леса страстно трубил, призывая подругу, опоздавший к лету мамонт, а совсем издалека, из Каменной Степи доносилось тявканье шакалов.
Ван-Ай просигналил на Глаз-башню Восхода, корнету Дор-Си:
– Слушай!
Тот откликнулся. Все в порядке, вахта идёт своим чередом. Сейчас Дор-Си проверит третьего, корнета Мен-Се. Не от недоверия, нет, но всяко бывает. Уснул же дозорный Замка Лец под пение сирены, что стоило жизни и ему, и ещё полусотне человек. В окрестностях Крепости сирен не видели, так ведь – пока не видели.
Ван-Ай потянулся за фляжкой. Огороднику, что вывел караульные бобы, впору построить храм. Великий человек. Если бы ещё и вкус у них был получше, у бобов!
Он с лёта сделал глоток, через силу – второй. Третий под силу разве что закаленному рыцарю. Но и двух довольно, чтобы противиться всем сиренам тьмы.
Кадет прикрыл на мгновение глаза, усмиряя бунтующий желудок. Усмирил.
Поднявшись, он прошёлся вдоль парапета. Для верности стоит подумать о чем-нибудь отвлекающем.
Зимой его могут перевести в патрульный отряд, а оттуда рукой подать до железных шпор послушника. Если в Крепости узнают, что он прозрел, то отошлют в родительский Дом. Крепость не вправе воспитывать магов из чужого Дома. А рыцарь-послушник волен оставаться там, где хочет. Их трое, зрячих, и лет через пять, как знать…
Он вздрогнул не от крика – от тишины. Волною она накатывала на Крепость – замолк мамонт, поджали хвосты шакалы, стихла медвежья возня в пещерах Белых Скал, и только панцирники продолжали свои бесстрастные игры – то ли они не чувствовали Тень, то ли не боялись.
Он задержал дыхание. Пятьдесят ударов сердца, сто, сто пятьдесят… В ушах звенело, перед глазами поплыли багровые круги, но сквозь бешенную их круговерть начала проступать Суть. И Крепость, и Степь, и Лес, и Горы – всё стало иным, незнакомым. Что истина, что морок – сейчас он об этом не думал. Тень – вот что он искал.
Она была
