и звон, и вой ветра.
И вдруг отчаянный детский вскрик. Вот тут даже у меня оборвалось сердце. Я все надеялась, что парень просто прячется где-то, в амбаре, может быть, уснул, и мать не может найти. Не совсем же он полоумный? Но сейчас не осталось сомнений.
Потом сухой треск.
И вдруг в дверь ударили, словно что-то тяжелое бросили. Потом снова, но тише.
– Запереть! – крикнул кто-то. – Заприте дверь, пока оно не ворвалось!
Хигги никогда еще не врывались в дом, где свет и тепло, но я отлично понимала, как все напуганы. И все бывает впервые… Отер прав, на самом деле, год от года зимы и твари становятся все злее, кто знает…
Но запереть не успели, в последний момент дверь распахнулась и внутрь ввалился Кадим.
Трясущийся, белый, покрытый инеем, без факела и без своей сабли даже. Упал на колени.
Метель из открытой двери ворвалась. Обожгла снегом. И ужасом, так, что пробрало почти до слез. Захотелось упасть и завыть самой. Люди дрогнули… кто-то даже заплакал.
Где-то за спиной Кадима полыхнуло, словно молния.
Кадим упал. Его втащили за шкирку внутрь и закрыли дверь. Какое-то время он так и стоял на четвереньках, тяжело дыша. Потом его вырвало прямо тут же… потом он чуть было не плюхнулся в это сам. Но его подхватили снова, тряхнули.
– Ну? – здоровый мужик держал его. – Что там? Хигги?
Кадим закивал мелко-мелко, потом шумно втянул воздух, провел ладонью по лицу.
– Твою мать! – выдал он наконец. – Чтоб я еще раз пошел с ним… мать его! Придурок! Пусть сам разгребает! Хватит с меня!
На чистом уэйском, без намека на акцент.
– Факел-то отдал? – спросил мужик.
– Факел? – на лице Кадима разом паника и недоумение. – Нахрена ему мой факел?
Отер мертв?
Я стояла, смотрела на все это, пытаясь прийти в себя.
Вдруг поняла, что на улице совсем тихо. Там все замерло. Долго тихо… Потом звуки шагов, похрустывание снега под сапогами. Дверь дернули, но уже закрыто… и снова. Тогда постучали.
– Эй! – окликнул Отер. – Откройте, это я.
Он шагнул на порог в облаке белого пара.
Запах гари… нет… все тот же запах жженой травы. Тот же самый. Запах огня.
Отер стоял спокойно и прямо, держал ребенка на руках. Неподвижного, белого, с безвольно мотающейся головой. И не такого уж и маленького, кстати, лет восемь-десять, должен был понимать, чем такие игры ему грозят.
– Этот где? – спросил Отер сразу.
Этот – Кадим?
– Я здесь, – глухо отозвался тот. – Прости…
Отер скривился, потом кивнул, давая понять, что принял, но у него сейчас дела поважнее. Его глаза сияли синим, почти светились.
– Мальчик жив, но без сознания пока. Его нужно согреть. Где мать?
Люди смотрели на него молча, замерев, не веря глазам. Чуть расступились. Почти благоговейный ужас на их лицах.
– Где мать?! – рявкнул Отер.
Женщина
