и – плюх-бах-брык-шмяк!..
Близстоящие разлетаются кеглями, нижестоящие сминаются… Руки, ноги, головы… Мат и ругань в пенном потоке… Но теперь уже толкачи, похоже, счастливы.
«Так-так-так… А вот и жена!.. Хорошо идёт. Только – куда?»
– Куда? – ору ей. – Вернись на тропу!
Но она не слышит. Прёт мимо струи, в смысле – в обход, и диковатая улыбка распарывает её лицо от уха до уха.
«Убьётся же, дура!»
– Эй, черныш!.. Ну да, ты, ты!.. – машу я руками проводнику-помощнику. – Вишь вон ту?.. Ну справа!.. Да куда ж ты башкой вертишь?.. Вон же – гёрл, вумен, корова! Видишь?.. Останови её, убьётся же, дура! Это же суисайд! Стоп ит! Стоп!
«О! Вроде заметил… Кричит. Машет… Господи, в самую стремнину! Вот же ж…»
– Да куда же ты? – ору. – Куда-а-а?!!
«Нет, не слышит… Ну всё, отдохнули, чтоб меня… Чтоб её… Матерь божья!»
– Держись! – ору. – Жмись к валуну!.. Черныш, сволочь, миленький, ну помоги же, достань гадину невредимой, я её тут придушу!
«Молодец, умница, черныш…»
– Эй ты! За что хватаешь, гад?! Донт тач! Руки оборву! Стоп ит, немедленно! А ты куда смотришь? Садани его локтем!
«Молодец, жена! Знай наших!»
– Так, держись… Держись, говорю!.. Черныш, миленький, да хватай же её! Катч! Холд её! Хо-о-олд!!!
«Слава богу! Ещё б секунда…»
А с подветренного бока ко мне уже подлетает поклонница Джорджа Клуни и мнёт в воодушевлении свою немалую, надо сказать, грудь.
– Что я сейчас видела, что видела!
– Джорджа Клуни? – угадываю я.
– Нет, лучше. Перелом! На том пороге… – Она кивает куда-то вверх и в сторону. – Мужик – хрусть! Нога пополам. Кости, кровища! Такая жуть!!!
– Да, – говорю, высматривая супругу, примкнувшую наконец к рядам карабкающихся, – это трагедия…
– И не говори! – возбуждённо подхихикивает очевидица. – И главное, кровищи столько… А твоя-то как? Цела пока?
– Вроде да.
– Ну ты мне крикни, если что. А я побегу, пока место не заняли. Его же сейчас доставать будут…
И, причитая: «Какая трагедия!» – она взлетает вверх по ступенькам.
* * *
– Ну как? – допытываю супругу. – Теперь тебе весело?
– Ве-ве-весело, – отстукивают её зубы, и с носа срываются мутные капли.
Она сидит на скамье, обнимая плечи, и мелко вздрагивает.
– А до этого тебе было грустно?
– Ты-ты-ты… не-не-неисправим.
* * *
Возле лавчонки с ямайским ромом и гаванскими сигарами меня останавливает прелестная островитянка.
– Мистер, – шепчет она, стремительно сокращая дистанцию с пионерской до коммунистической. – У вас усталый вид, мистер.
«Ещё бы, – думаю, – такой
