поспешил скрыться в ванной.
Первый шок от всплывшего в памяти ножа и никак не желавшего всплывать клейма прошел. Но никуда не делось огорчение от того, что в самый ответственный момент – изучения важной улики – сон так резко оборвался. На самом, как говорится, интересном месте…
Да и грусть, сохранявшаяся внутри с самого момента пробуждения, тоже никуда не делась.
– Слушайте, а сколько этому сараю лет? – спросил Игорь, глядя на местами потемневшие и сильно щербатые, но, несмотря ни на что, казавшиеся вечными кирпичи, из которых был сложен бывший фабричный корпус.
Про «сарай» было, конечно, для красного словца. Возвышаясь над соседними пристройками метров на двадцать, прямоугольное здание с покатой крышей выглядело величественно, на расстоянии немного походило на католический собор. Вблизи, правда, сразу же бросались в глаза признаки, уничтожавшие всякую историчность. Во-первых, куча граффити по стенам. И, во-вторых, тот факт, что изнутри громадное здание было поделено на четыре этажа, и это разделение очень некрасиво виднелось через большие окна, где-то – еще деревянные, где-то – уже пластиковые. Игорю это очень не нравилось, будто взяли добротный бабушкин свитер ручной вязки, наполовину вывернули его наизнанку и выставили все внутренние петельки и торчащие нитки наружу.
– Ты что, описание на сайте не читал? – противно засмеялся Дэн. – Как там было? Третий Штамповочный Завод имени десятилетия Великого Октября, открыт в 1927 году…
Он продолжил издавать свое странное дерганое хихиканье, которое производил при любом удобном случае. Делать это совсем без повода Дэну было, как правило, неловко, но, как только возможность возникала, он будто пытался отсмеять какой-то лимит. А может, и насмеяться впрок.
– Да чего ты гундосишь? – Стоявший рядом здоровяк Зорин брезгливо поморщился. – Вон он, твой штамповочный, через дорогу.
Он указал на группу зданий, по простоте и прямолинейности своей похожих на гигантские кубики, разложенные довольно аккуратным ребенком: три вытянутых параллелепипеда, два высоких цилиндра и россыпь небольших, собственно, кубов. Кажется, это называлось «конструктивизм», так строили до того, как пришла эпоха якобы типа античных колонн и якобы барочной лепнины, увенчанных серпами и молотами.
– А это – еще старая фабрика, – продолжал Зорин, обращаясь уже к Игорю, – которую потом национализировали. Лет ей… не помню, наверное, с 1900-х стоит. Может, с самого конца XIX века.
– С XIX… – повторил под нос Игорь. – Понятно…
– А что? – тут же спросил Дэн в поисках новой возможности похихикать. – Это важно, да?
– Нет, – ответил Игорь, – совершенно неважно.
Конечно, он соврал, но не обсуждать же мысли, не покидавшие его уже полдня, с Дэном. А с Зориным? Можно было бы, если бы они оба встретились лет десять назад и хорошенько так подпили, как раз, чтоб поговорить по душам. Сейчас же – нет. Ни возрастом, ни крепостью дружбы они с Зориным до таких специфических разговоров не дотягивали.
Поэтому,
