покидать кабину и помогать поднимать коробки и свертки на четвертый этаж.
Игорь принимал все эти мелочи как должное и пытался вызвать в себе ту деловитость и легкую злобность, которые обычно помогали ему переживать внезапно возникшие незапланированные промежутки. Но как-то не получалось. Деловитость была настоящей, но натужной, а злобность – притупленной, будто нож, давно не знавший точильного камня. Орудовать таким можно, но пробить с размаху, скажем, маленький деревянный столик – точно нет.
Вопрос о возрасте здания арт-центра Игорь задал, когда в перетаскивании расходников образовалась спонтанная пауза. Пользуясь возникшим между Игорем и двумя его коллегами молчанием, он, не удержавшись, снова погрузился в состояние своей странной ностальгии.
Конец XIX века.
Время офицеров с картами и дуэлями, дам в платьях с корсетами, шпаг, экипажей, лошадей, кринолинов – чем бы эта хрень ни являлась – царей, крестьян, жертв сперва тяжкого крепостного права, а потом – его отмены… Много ли знал об этих временах Игорь? Уж не больше, чем обычный ученик в стандартной школе. Из истории ему больше нравились петровские времена. Ну и про Великую Отечественную он, понятное дело, прочитал в свое время немало.
А что же век Пушкина и Некрасова?
Слишком поэтичный, что ли? Чересчур напыщенный… Ведь так?
Но тогда каким образом именно эта эпоха просочилась Игорю в сон? Да еще с такими переживаниями, с такой живостью всего происходящего. С такой мягкостью, которой в реальной жизни он не ощущал, похоже, ни от чего! И что за грусть теперь поселилась внутри и ненавязчиво, но отчетливо напоминает о себе всякий раз, как только голова перестает сосредотачиваться на какой-нибудь конкретной мысли?
Дотащив коробки до четвертого этажа и окончательно забив кладовку, Игорь с коллегами позволили себе двадцать минут на перекус. Состоял он в поглощении перегретых в совершенно нестабильной, древней, как ламповый компьютер, микроволновке готовых обедов из «ВкусВилла», которые при должной термической обработке могли бы оказаться вполне себе ничего.
Пока трапезничали, Дэн продолжал искать повод, чтоб похихикать. Спустя почти три года совместной работы Игорь был точно уверен, что нипочем бы не ввязался с ним в новую. Мало было постоянного, совершенно нездорового хохмачества. Дэн проявлял себя, как ленивый и поверхностный человек, у которого работа и вообще что-то полезное всегда шло по остаточному принципу. В нем не было даже бережливости: вложившись в дело с Игорем и Зориным поровну, он все время занимал и перезанимал деньги, которые растворялись в его карманах моментально. Но деваться от него было некуда: Дэн ни разу своих коллег не обманул и умудрялся до сих пор ни разу сильно не накосячить. Что бы он ни вытворял, этого было маловато, чтобы наконец признать его профнепригодным и вышвырнуть.
Другое дело – Зорин. Адекватный и серьезный дядька, в сорок с лишним лет все еще тягал в
