было много способностей, но не было определяющего таланта. Например, он неплохо играл на трубе, но не обольщался, признавая, что двое ребят из их оркестра играют лучше. Он оценивал свою игру, понимая, что она немногого стоит. И не станет лучше, сколько бы он ни старался. Он лучше всех в школе бегал на короткую дистанцию с препятствиями, но, пожалуй, учись он в хорошем колледже в большом городе, его могли бы и не принять в команду. Не то что Стэна О’Брайена, игравшего в футбольной команде. Правда, О’Брайен всецело зависел от благосклонности учителей, ставивших отметки, которые позволяли ему оставаться в команде. Зато на футбольном поле О’Брайен был одним из лучших игроков в штате. Он в секунду находил возможность прорыва и в нужное время появлялся в нужном месте, обладая тем особым нюхом великого спортсмена, какой не способен заменить самый острый ум. Даже колледжи в далекой Калифорнии предлагали стипендии Стэну О’Брайену, и если бы он не покалечился, то играл бы, наверное, во Всеамериканской команде и был бы обеспечен на всю жизнь. А вот сочинения Рудольф писал лучше Сэнди Хоупвуда, редактора их школьной газеты, который регулярно проваливался по остальным предметам, но стоило прочитать хотя бы одну статью Сэнди, как сразу становилось ясно – рано или поздно он обязательно станет настоящим писателем.
У Рудольфа был один талант – всем нравиться, всем быть ко двору. Он знал это, как и то, что именно поэтому его три года подряд выбирали старостой класса. Но он считал, что это еще не талант. Он заранее намечал, кому понравиться, стать приятным, сделать вид, что человек интересует его, брал на себя неблагодарные обязанности – устраивал в школе танцы или возглавлял отдел рекламы в школьном журнале. Нет, считал он, умение нравиться – это не настоящий талант, потому что у него нет близких друзей и вообще, если честно признаться, он не очень-то любит людей. Даже его обычай утром и вечером целовать мать, а по воскресеньям ходить с ней на прогулки тоже был продуман: он делал это, чтобы вызывать у нее чувство благодарности и поддерживать впечатление о себе как о заботливом, любящем сыне. На самом же деле воскресные прогулки тяготили, и он с трудом переносил, когда мать в ответ на его поцелуй нежно гладила щеку сына, хотя, конечно, он не подавал виду.
В нем жило два человека: о существовании одного знал только он, а другого видели все. Ему хотелось быть таким, каким он казался, но он сомневался, что это получится. Он знал, что мать, сестра и даже некоторые посторонние люди, включая учителей, считают его красивым, но сам он не был в этом уверен. Ему казалось, что кожа у него чересчур смуглая, нос слишком длинный, скулы плоские, глаза недостаточно большие и излишне светлые для оливкового цвета кожи, а волосы тускло черные, как у простолюдина. Он регулярно просматривал фотографии в газетах и журналах, чтобы знать, как одеваются ребята из хороших школ, а также студенты колледжей,
