в пункт Б – убеждение стюардов, что я умышленно отдал скачку. По пути мне встречаются три-четыре маленькие птички, которые щебечут откровенную ложь.
– В руинах что-то шевелится! – сказал Тони.
– В руинах?
– Да, в руинах, что остались от тебя.
– А!
– Тебе следует больше пить, – посоветовал Тони. – Сделай над собой усилие. Начни прямо сейчас.
– Я подумаю.
– Подумай! – Тони встал с кресла. – Пора домой. Пора кормить маленьких птенчиков, раскрывших клювики в ожидании червячков.
– Сегодня у вас на ланч червячки?
– Бог его знает. Поппи сказала, чтобы ты приходил, если есть настроение.
Я отрицательно покачал головой.
– Тебе же надо питаться! – воскликнул Тони.
– Надо.
Тони изучающе посмотрел на меня.
– Мне кажется, – наконец произнес он, – что ты выкарабкаешься. – Он поставил на стол пустой стакан. – Учти, если что, мы рядом. Накормим, напоим, пообщаемся. Позовем танцовщиц и все такое прочее.
Я кивнул в знак благодарности, и он загрохотал вниз по лестнице. Тони ни словом не обмолвился о лошадях, скачках, а главное, о жокеях, которых ему придется использовать вместо меня. Он не сказал, что, оставаясь в этой квартире, я создаю для него определенные сложности.
Я не знал, как поступить. Это был мой дом. Мой единственный дом, обставленный, перестроенный, декорированный по моему плану. Мне здесь нравилось и страшно не хотелось никуда переезжать.
Я зашел в спальню.
Кровать двуспальная, но подушка одна.
На комоде в серебряной рамке фотография Розалинды. Мы были женаты два года и собирались провести традиционный уик-энд с ее родителями. В субботу я скакал пять раз на ипподроме Маркет-Рейсен, и в конце скачек в комнату, где взвешивались жокеи, вошел полицейский и спокойно сообщил, что мой тесть ехал в машине в гости к друзьям, не рассчитал дистанции при обгоне на мокром шоссе и столкнулся со встречным грузовиком. Он, а также его жена и дочь сразу же скончались.
Это случилось четыре года назад. Иногда – и весьма часто! – я не мог вспомнить голос Розалинды. Иногда же мне казалось, что она в соседней комнате.
Сейчас мне очень хотелось, чтобы Розалинда была рядом. Мне не хватало ее бурного темперамента и пылкой преданности. Мне бы рассказать ей о случившемся, пожаловаться на несправедливость, услышать слова утешения…
Ох уж это расследование!
Первым свидетелем лорда Гоуэри стал жокей, оставшийся в «Лимонадном кубке» третьим в двух-трех корпусах сзади от Урона. Двадцатилетний круглолицый Чарли Уэст обладал неплохими задатками, не соединявшимися, однако, с самодисциплиной. Он был слишком высокого мнения о себе и считал, что соблюдать правила должны все, кроме него самого.
Внушительные интерьеры Жокей-клуба на Портман-сквер и вся атмосфера расследования, похоже, произвели на него сильное впечатление. Он неуверенно вошел и застыл там, где ему было
