в сервис сдать, – сказал Борис. – Проедем несколько остановок на автобусе? Или такси?
Он кивнул на стоящие у выхода из метро разномастные машины.
Соне хотелось спросить, куда они поедут, но спрашивать, раз он не говорит об этом сам, было как-то неловко, и она сказала:
– Зачем же такси? Автобусы днем пустые.
Мороз усиливался. Пока ехали в автобусе, действительно пустом, иней на его окне искрился с каждой минутой все ярче, и радость все сильнее искрилась у Сони внутри, она ее прямо физически чувствовала.
Вышли у парка, длинная чугунная ограда которого тянулась вдоль шоссе Энтузиастов.
– Нам сюда? – спросила Соня, заметив ворота с неразличимой издалека табличкой.
– Зачем? – Борис, кажется, удивился. – Здесь Дом ветеранов сцены.
– Я не знала. То есть не знала даже, что есть такой дом. А что здесь делают ветераны сцены?
– Живут. Как ни пафосно это звучит, но искусство в самом деле требует жертв, и многие из них остались одинокими. По сути это дом престарелых, только приличный и даже с богемным оттенком. У каждого своя комната, есть зал с камином, есть концертный. Старички прогуливаются в парке, ведут беседы у камелька и посещают выступления молодых актеров, которых к ним в порядке шефства присылают из театральных вузов. Конечно, запах старости все равно неистребим, но здесь он как-то не вызывает отчаяния.
– Откуда вы все это знаете?
Они медленно шли по тротуару вдоль парковой ограды. Снег скрипел и сверкал, будто в лесу.
– Моя тетушка здесь живет, – ответил Борис. – Одна из двух. Они с сестрой близнецы и обе актрисы, но вторая категорически отказалась сюда переезжать. Пришлось бы квартиру Союзу театральных деятелей отдать, а она желает умереть в своей постели. Как будто это так просто, лег и умер. Ну, надеюсь, до этого далеко: она энергичная, даже слишком. Да и та, которая здесь, тоже полна идей. Развила бурную деятельность, выставки устраивает.
– Какие выставки? – спросила Соня.
Борис бросил на нее взгляд, косвенный и быстрый, от которого у нее замерло сердце.
– Вам это в самом деле интересно… – проговорил он.
– Конечно. – Она удивилась недоумению, которое слышалось в его голосе. – Иначе я не спрашивала бы.
Борис остановился и смотрел теперь на нее не отрываясь. Соне тоже пришлось остановиться. Смущение и восторг охватили ее. Как в тот вечер их знакомства, когда они стояли под дождем на Пречистенке и только раскрытые зонтики их разделяли. Теперь не было и зонтиков.
– Да, я забыл, – сказал он.
– О чем?
– О вашей серьезности. Столь же твердой, сколь неуловимой.
Никто и никогда не говорил о ней… так. Так точно? Она не знала, точно ли это. Просто – никто никогда не говорил о ней, потому что не думал о ней. То есть, конечно, родители думали, и бабушка, и Женька, но и они почти не говорили, и в любом случае это было совсем другое.
