не ступала. А может быть, не ступала никогда. Впрочем, оно и понятно. Какая женщина захочет быть раздавленной меж жерновов его ладоней? В кинг-конговской кухне не было особой грязи или развала. Все вроде бы стояло на своих местах, но уюта не было. Создавалось такое впечатление, что сюда забегают только наспех перекусить и никогда не задерживаются долее. Никелированный чайник, стоящий на плите, был не грязным, а каким-то мутным, будто подернутым тонкой паутиной. Электрический, который стоял на столе, казался пересохшим колодцем. Видимо, хозяин его не жаловал. Плафон оранжевого светильника под потолком неравномерно выцвел: со стороны окна был почти белым. А занавески... Впрочем, Феликс не дал мне рассмотреть занавески. Он, облаченный в узкие черные джинсы и коричневый мягкий джемпер, появился на кухне. У меня упало сердце. Его глаза были в тон джемпера: карие и... мягкие. А ведь он не так уж и...
– Поехали! – оборвал мои размышления сын Надежды Валентиновны.
Мне бы сказать ему адрес, да пусть катит в больницу сам, но я почему-то безропотно затолкалась в его очень большую машину. Видимо, иномарку. Я в автомобилях не очень-то разбираюсь, но, судя по высоким колесам, это был какой-то внедорожник. Еще бы! В другие машины Снежному человеку не поместиться. Даже в просторном салоне этого автомобиля высоко задранные колени, как мне показалось, мешали ему рулить. Я намеренно не села на переднее сиденье. Расположилась на заднем и рассматривала (стараясь делать это как можно незаметнее) удивительного человека, с которым свела меня судьба. Нет, он уже не казался мне некрасивым. Первое впечатление часто обманчиво. Но и красавцем он тоже не был. Более оригинальной внешности я в своей жизни еще не видела. Его лицо... оно постоянно менялось, как бы балансируя на грани между уродством и красотой. Это была дьявольская смесь Квазимодо с микеланджеловским Давидом. Губы его оказались пухлыми и чувственными, нос – прямым и породистым, но подбородок был слишком тяжел, лоб – чересчур нависал над глазами. И эта копна давно не стриженных волос, и излишняя сутулость...
– Кончай на меня пялиться! – неожиданно потребовал он и ожег меня быстрым взглядом своих темно-карих, чуть удлиненных к вискам глаз.
Я, застигнутая на месте преступления, вздрогнула и спросила первое, что пришло в голову:
– А вы всем «тыкаете»?
– Нет, тем, кто на меня пялится.
– А другого слова, кроме «пялиться», вы не знаете? Я, например, просто вас рассматривала.
– Ну и чего высмотрела?
Что мне было ему ответить? Во мне вдруг проснулась волчица. Нет... Волчица – вот так! Какого черта я должна сидеть в его машине подбитой птицей? Он должен быть мне благодарен. А я ему ничего не должна. А раз задает вопросы, пусть получит правду в ответ:
– У вас необычная внешность, вот я и смотрю.
– Ну и?
– Что бы вам хотелось от меня услышать?
– Правду, разумеется.
– А до сих пор вы ее ни разу не слышали?
Он с силой нажал на тормоз. Нас чуть не вынесло на тротуар, а я пребольно ударилась
