юная фрейлина ее величества королевы Анны. Мадам де Мортмар привечала Катрин, надеясь, что беспутный сынок наконец-то разглядит в этой милой девушке будущую супругу. А де Голль, наоборот, молился Богу, чтобы такой беды не случилось, поскольку сам охотно бы назвал Катрин невестой.
Увы – фрейлина ее величества не могла снизойти до лейтенанта роты конных гвардейцев кардинала Ришелье по трем причинам. Во-первых, родня для того и пристроила Катрин на это место, чтобы она обратила на себя внимание богатого и родовитого жениха. Во-вторых, особы, приближенные к королеве, объявили негласную войну особам, приближенным к ее врагу, кардиналу Ришелье. Ну а в-третьих, Анри не мешало бы подняться хоть на одну ступеньку по служебной лестнице, потому что жалованья, которое гвардейцам кардинала платят регулярно, чего не скажешь о мушкетерах короля, для содержания семьи все равно не хватит.
К сожалению, сердцу не прикажешь, и Анри пытался ухаживать за Катрин с известной неловкостью истинно влюбленного человека. Она эти ухаживания принимала, не отвергала сразу, и Анри полагал в самое ближайшее время объясниться с девушкой. Конечно, она не бросится в его объятия с криком «твоя навеки!», но, может, хотя бы поставит какие-то условия и тем даст надежду исстрадавшемуся лейтенанту?..
Сонет Вуатюра был многословен и страдал вычурностью, но мода есть мода, и Анри мужественно и мрачно бормотал почти без остановки:
О дивные цветы, что манят красотой,
И круг невинных нимф, питомицы Авроры,
Созданья, что давно ласкают солнца взоры
И небеса с землей прельщают красотой…
Сонету аккомпанировал доносившийся с рынка и от складов приглушенный шум – там, кажется, кого-то били; возможно, если учитывать здешние нравы, били за дело. Анри на всякий случай попробовал, как шпага выходит из ножен. Он не собирался драться этой ночью, но распаленные побоищем парни могли сгоряча напасть на первого встречного – просто так, чтобы покуражиться.
Шум стих. Де Голль достал карманные часы – предмет гордости – дорогие, работы лучшего парижского мастера Жосиаса Жолли, подарок матери. Как и всякие карманные часы, они врали, то отставали на десять минут, то убегали вперед, и постоянно приходилось сверять их с большими напольными в Пале-Кардиналь. Теперь нужно было найти хоть лучик света.
Ближайший фонарь был на углу. Стеклянная коробка с горевшей внутри толстой сальной свечой, подвешенная на веревке, натянутой между домами наискось через перекресток, тихо покачивалась. Света она давала немного, и де Голль прищурился, чтобы разглядеть, куда уткнулась единственная стрелка. Если верить ей, до часа ночи оставалось минут двадцать. Значит, Анри стоял на посту никак не меньше часа.
Хотелось спать. Впору было затевать светскую беседу с Гасленом, чтобы продержаться до появления кузена.
И тут
