на четверых странных человек выпучив глаза, а те, кто были к нам спиной, повернули головы на 180 градусов, мерзко вытянув шею, выдвигая голову вперёд, свирепо вращая бешенными глазами. Ужас охватил меня, я застыла на месте, не зная, что делать, пока хмурый не дал мне пощёчину, и шум станции, дыхание озверевших людей не смолкло.
– Никогда больше так не делай, – грубо, зло сказал хмурый.
– Да-да, не стоит, – заметил Нурлан с ласковой улыбкой. – Ты же не знала.
Станция присела, будто бы кто-то надавил на неё сверху, растянулась, люди стали длиннее, кто-то шире, потом всё дёрнулось и, как резиновая лента, скрутилась в нормальное положение. Люди снова пошли по своим делам, поезда приходили и уходили, пассажиры менялись, не видя нас, не слыша нас, а я не слышала их.
– А что я сделала?! – в сердцах воскликнула я, обиженная на пощёчину, но внутри уже понимая, что это было самым правильным решением.
– Никто не знает, только ты, – улыбаясь сказал Нурлан. – Мы так не можем, но, если они захотят, то смогут найти нас.
– И уничтожить, – добавил хмурый. – Так что надо вести себя тише, поняла.
– Поняла, – шепотом ответила я, сглотнув горькую слюну. – А что нам теперь делать?
– А ничего, покатаемся немного, – сказал Нурлан и показал на прибывающий поезд. – Поехали, здесь долго стоять не стоит. Нигде долго стоять не стоит, а то засекут.
Мы вошли в вагон и сели, на наш ряд больше никто не сел, полвагона удалилось от нас, так всегда бывает, когда в вагоне едут бомжи. Я схватила папу за руку, ища ответа в его глазах, часто посматривая на пассажиров. Он молчал, сильно, до белизны в костяшках, сжимая топорище правой рукой.
Глава 10. Дивный прекрасный мир, чужой
Незнакомые станции, незнакомые лица вокруг, чужие голоса, знакомые и незнакомые звуки, новый красивый вагон, непохожий на московские, непохожий на настоящий. Звук внешнего мира изредка врывается в мои уши, на секунду, не больше, но часто, усиливая частоту, и мне начинает казаться, что я слышу его постоянно. Нас никто не видит, не обращают внимания, осмелели, садятся рядом, напротив, смотря пред собой пустыми глазницами, в которых вращаются разноцветные глаза.
Я разглядываю эти лица, ищу что-то в них, но не узнаю, не вижу живого, все кажутся мне куклами, кто-то из фарфора, кто-то из бронзы, есть и деревянные, они даже двигаются иначе, поскрипывая. Нурлан улыбается, подмигивает мне, он тоже их видит, а папа и Хмурый дремлют. Мы долго едем, пролетели больше двадцати станций, ярких, красочных, каждая со своим дизайном, нарочито сложным, непонятным, и от этого они все кажутся мне одинаковыми, игрушечными.
– Долго нам ещё ехать? – шёпотом спрашиваю Нурлана, боясь, что нас могут услышать.
– Если ты не знаешь, то и я не знаю, – улыбается Нурлан.
– Я ничего не понимаю! – в сердцах зашипела я, толкнув его кулаком в бок, Нурлан не почувствовал моего удара и улыбался ещё шире. – Ты можешь мне толком сказать?
– Нет, никто не может, кроме тебя, –
