удивился:
– Ты что, полюбил вдруг музыку?
Цицерон живо откликнулся:
– Ненавижу по-прежнему. Особенно так называемый «Ноктюрн» в ми-бемоль, авторства пана Шопена. Тем не менее, моя нелюбовь к роялю – это одно, а эстетика – совсем другое. Здравствуй, прекрасное создание.
Рылеев повернул голову – посмотреть, к кому обращается Цицерон. Через вестибюль к Цицерону бежала, жуя резинку, босоногая Мими, блондинка двадцати шести лет, стройная, с мальчишескими повадками, в одежде, которая больше подошла бы семнадцатилетней девочке: новая любовница. Не вынимая резинки изо рта, она поцеловала Цицерона, после чего сразу кинулась к дивану, села на него с ногами, и занялась посылкой текстов по телефону.
Продолжая беседовать с Рылеевым, Цицерон перебрал книги на крышке рояля, вытащил из стопки небольших размеров томик – Невинные за границей, Марка Твена – и направился к Мими, продолжая говорить:
– Беда всех умных людей, Рылеев, в том, что всю свою жизнь они окружены дебилами, которые прекрасно понимают друг друга, но совершенно не понимают, завистливо боятся, и ненавидят всех, у кого есть, типа, ум. В смысле интеллект.
Плавным жестом вынув телефон из руки Мими, он вложил в эту руку книжку.
Поющее в глубинах дома оперное сопрано смолкло.
В тишине, без аккомпанемента, Цицерон продолжил, обращаясь к Рылееву, а не к Мими, возле которой стоял:
– Забавно, я бы даже сказал, комично, что именно дураки всегда оказываются на всех ключевых позициях. Ну, титульная нация – понятно. Если умный русский пытается встать на ключевую позицию, тут же прибегают двадцать дураков, крича «Больно умный нашелся!» Такая традиция, старая. А меньшинства? Взять хотя бы евреев. Почему, если еврей начальник, то непременно дурак? И почему умным евреям это не обидно? Про хачей я уж и не говорю, у них, то есть, у нас – стандартная пропорция – чем больше власти, тем меньше ума, так было всегда.
Рылеев обменялся приветственными кивками с госпожой Дашковой (он ей нравился, и она оторвалась ради этого от журнала) и помахал рукой Либерманам. Светлана холодно кивнула, а Вадик мрачно поднял брови, давая Рылееву понять, что супруга уже успела закатить ему сегодня скандал, возможно даже не один, и ему очень скоро придется ее задушить, поскольку выхода нет.
Мими с Марком Твеном в руке смотрела на Цицерона удивленно. Он пожал плечами и снова присоединился к Рылееву у рояля. Рылеев возразил:
– Но вот, к примеру, я – начальник.
– И что же?
– Ну, все-таки.
– Ты хочешь сказать, что ты не дурак? Нет, по сравнению, скажем, с Вадиком, ты может и не совсем дурак. Впрочем, не знаю. Это не важно. – Цицерон понизил голос и заговорил твердо: – Никуда я отсюда не съеду. Ты, Рылеев, не представляешь себе, что мне пришлось пережить, чтобы получить уютный уголок в этом дурацком
