рассказанного в светском салоне есть несомненный и лестный признак успеха.
– Какая милая оборотная сторона бывает у ваших партий в вист! – промолвила баронесса де Сент-Альбэн, бывшая сама страстным игроком. – Вы рассуждаете правильно. Разоблаченный вполовину, ваш вист производит большее впечатление, нежели если бы в нем были раскрыты все карты и обнаружена вся игра.
– Это – сказка действительности, – изрек с важностью доктор.
– Ах, – вымолвила страстно София де Ревисталь, – между жизнью и музыкою есть сходство. Высшую выразительность и той и другой придают паузы, а отнюдь не аккорды.
Она взглянула на свою подругу – горделивую графиню Дамналию, сидевшую неподвижно и продолжавшую покусывать кончик веера из слоновой кости с золотыми инкрустациями. Что выражали голубовато-стальные глаза графини?.. Я не видел ее лица, но ее спина с проступавшими на ней каплями легкой испарины была очень выразительна. По слухам, графиня Дамналия, не хуже госпожи де Стассевиль, умеет скрывать свои страсти и наслаждения.
– Вы отравили мне цветы, которые я любила, – сказала баронесса де Маскранни, обернувшись к рассказчику. И, снеся головку неповинной розе, вынутой из-за корсажа, она рассеяла по полу ее лепестки в задумчивом ужасе и прибавила: – Кончено! Никогда больше не стану носить резеду!
Месть женщины
Пер. А. Чеботаревской
Не раз приходилось мне слышать толки о вольности современной литературы, но лично я никогда в эту вольность не верил. Этот упрек – не что иное, как шарлатанство. Литература, которую так долго считали выражением общества, не выражает его вовсе, наоборот, в тех случаях, когда какой-либо смельчак дерзает, общество поднимает по этому поводу бог знает какой шум! Разумеется, если внимательно заглянуть в литературу, то она не выражает и половины преступлений, ежедневно совершаемых в обществе тайком и безнаказанно, с восхитительною легкостью и беспечностью. Расспросите духовников, – из них могли бы выйти величайшие в мире романисты, если бы они имели право рассказывать все истории, нашептываемые им на ухо в исповедальне. Расспросите их, например, о числе кровосмешений, скрываемых наиболее знатными и гордыми семьями, и вы убедитесь, что литература, столь часто обвинявшаяся в безнравственной вольности, никогда не осмелилась поведать о них, даже с целью внушить к ним ужас. За исключением легкого намека (не более чем намека, разлетающегося, как пар) в «Ренэ» религиозного Шатобриана, я не знаю книги, где кровосмешение, столь обычное в наших нравах, – как в высших слоях общества, так и в низших, и даже чаще в низших, чем в высших, – послужило бы откровенно трактуемой темой рассказа, из которого можно было бы извлечь истинно трагическую мораль. Осмелилась ли когда-нибудь современная литература, в которую ханжи бросают свой мелкий камень, рассказать истории Мирры, Агриппины и Эдипа, которые, поверьте, никогда не умирали, так как я, по крайней мере, до сей поры не жил еще в ином аду,
