бросил на меня испытующий взгляд. То была явная угроза, и мне было неприятно это слышать. Как-никак, я была иностранной подданной и гостьей видного должностного лица в Визенхольме. А кто был этот человек, вздумавший угрожать мне? Его поведение свидетельствовало о его большом влиянии и силе, но все это странно не вязалось с его скромной одеждой, – он одевался так, как одеваются мелкие прусские чиновники.
– Быть может, вам неизвестно, что советник фон Кауфманн является высшим судейским авторитетом этого округа? – спросила я.
Он отвесил мне насмешливый поклон:
– И тем не менее… Так значит, вы не узнаете этого воротника? – сказал он, задумчиво комкая воротник.
– Нет, – ответила я. – Вы, кажется, сказали, что он не германского происхождения?
– Вы ведь видели стежок…
– Я вовсе не знала, что в Визенхольме есть кто-нибудь из иностранцев, – заметила я, – во всяком случае я никого не встречала… Кроме самой себя.
– И тем не менее здесь находился один иностранец, – сказал он, пряча воротник в карман. – Он содержался в замке…
– Но мне казалось, что в замке содержатся только германские офицеры?
– Как общее правило, это действительно так. Это был опасный преступник, убийца, человек, который не останавливается ни перед чем. Он был арестован германскими властями по требованию русского правительства и содержался здесь впредь до…
Говоря это, он не сводил глаз с моего лица. Ни на одно мгновение я не поверила его словам. Мой храбрый майор не мог быть убийцей, в этом я была убеждена. И, чувствуя западню перед собой, я снова стала нервничать.
– Вы ведь знали, что один из заключенных бежал? – добавил он.
Я быстро обдумала положение. Если этот человек действительно был в курсе событий и производил расследование вчерашнего происшествия, то ему должно было быть известно, что я рассказала майору Гагенбеку и фон Кауфманну. Поэтому я призналась, что мне действительно известно о том, что одному из заключенных удалось бежать.
– Разве этот майор, как его звали, Гагенбек, не сказал вам, что бежавший заключенный был русским?
Лишь мельчайшую долю секунды колебалась я. Я не боялась сказать ему правду, но инстинкт подсказал мне, что в этом вопросе кроется западня.
– Нет, – решительно заявила я.
– Так, – задумчиво сказал хромой, – так значит, вы только от меня узнали о том, что бежал ваш соотечественник?
– Да. Именно от вас.
И он, улыбаясь, снова обнажил зубы:
– Как флегматичны эти русские, – воскликнул он медовым голосом. – Какое безразличие! Какое самообладание! Вас, прелестную молодую девушку, будит отчаянный шум, выстрел из пушки и суматоха, и вы узнаете о том, что бежал пленник. Как все это драматично! Можно ли себе представить нечто более волнующее? Неужели это вас не волнует?
Я чувствовала себя в это мгновение жалкой, беспомощной крысой, которую преследует пес. Не обдумывая своего ответа, я решительно заявила, что действительно все
