ужин. Роскошный ужин щедро орошенный винами Финикии и Греции.
– Оставьте нас! – приказал царь.
Стол уставленный блюдами, чашами, амфорами, цветами, исчез…
– Я люблю тебя Родопа, – сказал Амазис.
– Царь, я люблю тебя, – ответила она.
И так продолжалось три ночи и два дня,– два дня смешались с тремя ночами, или лучше сказать, два дня с этими тремя ночами составили одну в шестьдесят часов.
Истинно ночь царственной любви.
Супруга и две тысячи наложниц Амазиса были на сто верст от истины. Но опять-таки точный закон этикета египетского двора воспрещал проникать в спальню царя ранее того, как он изъявит желание встать.
И так, потому что он не встал, потому что под предлогом, что для него не существует дня,– он продолжал покоится на ложе. Каждые шесть часов он посвящал нисколько минут на то, чтоб приказать зажечь лампады и подать ужин.
– Но нет причины, чтоб этому был конец! – проговорила царица.
– Эта чужестранка – волшебница!.. – кричали две тысячи наложниц.
– Да, – подтверждала Гермонтия, – это волшебница! Совершенно неестественно иметь такую маленькую ногу, как у неё… Это демон, овладений душой и телом моего супруга! Дорогой Амазис, мы тебя больше не увидим!.. Или, когда увидим, если это продолжится, – что останется от тебя – призрак! Несчастье! несчастье!
– Несчастье! несчастье! – повторяли две тысячи женщин.
Если б это имело конец! Все имеет конец, даже ночи царственной любви.
Прошло шестьдесят часов; утром Амазис позвал своих комнатных слуг, вел им открыть окна спальни и оделся…
В это время, в соседней комнате, Родопа, вспомоществуемая эфиопскими невольницами, также одевалась.
Когда туалет ее был окончен, ее привели к царю, который сказал ей с оттенком нежности и быть может сожаления, умеренного величием.
– Родопа, мы с тобой больше не увидимся. Но прежде чем расстаться я должен отплатить тебе за то счастье, которым ты меня дарила. Я даю тебе три милости. Говори, чего ты желаешь?
– Прежде всего, о царь, свободы, – ответила фракиянка. – Я невольница Манефты из Навкатриса.
– Ты более не невольница! Дальше?
– Потом, если боги будут столь милосердны, что дозволят мне прожить довольно долго, чтоб выполнить мой проект, – я прошу права воздвигнуть на песчаной равнине, близ пирамид Гермеса и Псамметиха I-го, третий, подобный им монумент на мой счет, который будет носить мое имя.
Амазис иронически наклонил голову.
– Ты, кажется, забыла, – сказал он, – что для того, чтоб построить подобную гробницу, мало быть царем, то есть существом которому боги вручили все могущество и все богатство… а ты…
– Я женщина без богатства и власти. Ты заблуждаешься царь! Мое могущество, против которого ничто не устоит, здесь… и здесь…
Родона постепенно касалась пальцем своих уст, еще влажных от поцелуев, своих очей, еще полных страстности. Она продолжала:
