играет…Я – в раю. Одно их двух —
Или это – наважденье
И развеется во прах,
Или кто-то наслажденье
Мне добыл на небесах.
Жизнь свою перебирая,
Вижу – грешен я вполне,
Не заслуживал я рая.
Ты молилась обо мне.
«C детства помню строки…»
C детства помню строки
маминой руки:
«Станция Потоки,
хутор Кияшки».
Сердце улетало
в теплые края,
словно под Полтавой
родина моя.
Там, в тени акаций
У тропы на Псел,
Невдали от станции,
Дед наш кров нашел —
Белая хатынка,
запах кизяка.
вечерами кринка
парного молока.
И почти у берега,
Не высок, не густ.
Рос с начала века
Барбариса куст.
Кременчуг
Замер мост в предполетном
Последнем порыве.
Тополя-часовые стоят над рекой.
На крутом, на кремнистом
днепровском обрыве —
Город предков моих.
Кременчуг дорогой.
Дорогой мой, забытый,
Историей битый,
Осушил сию чашу
До самого дна.
Разве только плотиною
и знаменитый,
Ты – мой город,
И слава тебе не нужна.
Мягкий говор – то суржик,
А то ридна мова.
Теплый камень домов,
Пыльный воздух дворов.
Жизнь с тобой обошлась
Непомерно сурово.
Только Днепр не суров,
Только Псёл не суров.
Нас просили курганы
Забыть наши раны.
Всё простили нам рощи,
Что в пойме реки.
Те, кого не приветили
Дальние страны,
Возвращайтесь домой —
В Омельник, в Кияшки.
Травы стелются там.
Там и ласточки вьются,
Горизонт убегает, куда ни ступи.
Пусть паны себе между собою дерутся,
Нам так вольно дышать
В кременчугской степи!
Песенка о дамском портном
У деда моего
была машина «Зингер»,
и он, когда работал, пел.
На той машине золотом
был нарисован Сфинкс,
и он задумчиво смотрел.
Иголка стучала,
и шпуля жужжала,
педаль под ногою
как будто дышала,
а старый Сфинкс задумчиво смотрел.
Давно на свете нет
Ни Зингера, ни деда,
от дома не осталось и следа.
И даже если Сфинкс
бездомный бродит где-то,
ко мне он не вернется никогда.
Но шпуля жужжит,
и машина вздыхает,
и строчка под песенку
вдаль убегает,
туда, где, наверно, никто не страдает,
Один лишь старый Сфинкс туда смотрел.
Полынь
Сорву я веточку полыни,
Потру
