остановить внимание на прекрасном лице, как будто бы это не создание Божье, достойное изумления. Духовенство наше отличается вообще крепостью телосложения и свежестью сил: добрый признак его чистых нравов. Пускай иноземцы укоряют у нас это сословие в том, что оно слишком отделено от других. И прекрасно: таким только образом может оно уберечь себя и свои телесные силы.
Идучи по селу, я вмешался в народный разговор. Крестьянин всегда рад беседе с нами и весьма радушно принимает наше слово. В этом всего лучше выражается его добрая душа. Полет воздухоплавателя еще был здесь свежей новостью. Памятно мне слово одного простолюдина: «Сам себе смерть покупает». «Что бы вам так? – спросил я. – Ведь вот вы сколько трудитесь, сколько работаете, а то ли дело? Слетал на воздух да взял себе денежки». – «Нет, барин, страшно». – «Да ведь ты пойдешь же на смерть, если отдадут в рекруты?» – «Та ли это смерть, барин? Это служба великому государю». Величаво было это слово – и величав вид, с каким произнесено оно.
Люблю я беседу с нашим народом. Она для меня всегда поучительна и мыслию, и словом. Мысль его свежая, незаученная; таково и слово. Кроме того, последнее нередко бывает для меня отголоском из памятников древнего языка. Один владимирский плотник говорил мне недавно вместо «взялися» – «ялися» все сделать. Мне так и припомнилось выражение из Нестеровой летописи: «ялися по дань». Но владимирцы сознают, однако, что речь московская чище. «У нас во Владимирской губернии говорят серо», – так выражаются они и, приходя в Москву на работу, стараются поскорее перенять наше произношение и склад речи. Москву они уважают и любят за то, что она их кормит, но у них есть на нее и пословица, не совсем выгодная: Москва – кому мать, кому мачеха. В городе у нас считают они себя чужими, а потому и ходят серо – не щеголяют, но зато у всякого на селе, у того мать, у другого жена, бережет красную рубашку да синий халат к его возврату: придет плотник с Москвы к сенокосу домой – и тогда-то наряжается он в береженое платье и щеголем идет к обедне в сельскую церковь, где увидят его люди свои, знающие его и по имени, и по рождению.
И.П. Сахаров в «Сказаниях русского народа» говорит, что песня «Не будите меня, молоду» поется в селе Пушкине с каким-то народным торжеством и что московские жители нарочно ездят туда слушать эту песню. Мне хотелось поверить это на деле, и я обратился к одному из первых мастеров хороводных песен, который сказал мне, что эта песня поется здесь, как всякая другая, и что в ней нет ничего особенного. Неужели так скоро изменился обычай?
Было пора ехать в дорогу. Хозяйка на прощанье приглашала опять на возвратном пути: к нам заезжают-де все лучшие господа, мы эдак из простого народа никого к себе не пускаем, как другие; у нас не такой-де дом; оно знаете, тово-вотко, нечисто… А! Вот и аристократия в сельских нравах!
Когда своротишь с большой дороги на Харьков, места делаются живописнее.
Рано утром, перешед речку Ворю, я пошел в монастырь просекой леса, вверх по горе. На мосту,
