развёл костёр из сухих берёзовых сучьев. Пламя горело ровно, жарко. Анкудин втыкал прутья с рыбой вокруг костра, наклонно к огню. Когда воткнул последний, на первом рыба уже пузырилась, шкворчала, покрывалась золотистой корочкой. Точно выбранное расстояние до огня позволяло рыбе жариться, но не гореть. Тонкие куски насквозь пронизывало острым жаром.
Скоро от костра поплыл чистый, не отягощённый подгоревшим маслом аромат рыбы. Анкудин повернул куски к огню другой стороной, велел Евстафию подготовить чистую бересту. Он сталкивал на неё готовую рыбу и тут же насаживал на прутья другую порцию. Эту решили жарить послабее, чтобы рыба получалась сочнее.
К ужину перед ними высилась золотистая гора хариуса, лежали пучки свежей черемши. Оба непьющие, водка для разгона или для аппетита им не требовалась. Они удобно сидели на спальных мешках, довольные собой, жизнью. Ровно горел костёр, в котелке, только что снятом с огня, напревал крепко заваренный чай. Для аромата бросили в него горсть смородиновых почек.
В берег плескала неспешная волна, погромыхивала галькой. За косой плюхались на воду утки, громко крякали. Завтра они снова наловят хариуса, нажарят, а могут сварить уху. Эдакую наваристую, густую, чтобы ложка в ней стояла торчком, и губы от юшки склеивало. Могут и не ловить. К утру будет готов малосольный хариус. Он тоже хорош. Насолили эмалированное ведро. Могут на утренней зорьке уток настрелять, зажарить в углях или кулеш сварить. Его можно похлебать горячим, можно остудить и побаловаться холодной утятиной.
Да мало ли чего можно, когда в руках сила есть, сноровка имеется, кровь горячей струёй по жилам бежит. Так у них будет завтра, послезавтра и ещё много лет.
Стемнело, небо украсилось яркими, чистыми звёздами, обещая на завтра погожий день. Костерок уютно потрескивал, манил не торопиться, посидеть ещё.
Пожалуй, первый раз со дня кончины отца они расслабились и по-настоящему отдыхали.
– Слушай, браток, чего сказать хочу, – начал Анкудин, прихлёбывая из кружки запашистый чаёк. – Одна забота нам от отцовского наследства. Как от коровы в Индии – и доить не полагается, и выгнать нельзя. На кой нам это золото. Мы что, без него плохо живём? Чего делать с ним? Ну, намоем пуд, а куда денем? Даже домой взять нельзя, так и будем перепрятывать да трястись. Начнём подозревать друг друга, перецапаемся, озлобимся. Ты парень-кипяток, под горячую руку ещё пришибёшь меня.
Евстафий постучал согнутым пальцем по пустому котелку, потом по лбу брату.
– Улавливаешь, старшой? Одинаковый звук идёт.
– Я кроме шуток. Свяжемся мы с золотом, потом не развяжемся. Люди сказывают, оно прилипчиво. Тятя правильно делал, не трогал его. И нам наказывал не суетиться. С государством делиться не охота, с фарцовщиками связываться опасно – золото заберут, а расплатятся свинцом.
– Дыши глубже, Анкудин. Курочка ещё на гнёздышко не села, а ты уж за яичко
