сказать: «Все прошло хорошо, но могло быть и лучше». Ее чувство реальности оставалось размытым. Возможно, так было просто потому, что все, что они делали, было наигранным, но съемки требовали так много остановок, повторов и ожиданий инструкций, что казалось, будто все это никак не связано.
Ее мысли постоянно возвращались к тому, что бы она делала, если бы была дома. Если бы она действительно занималась материнством, она бы уже убедила Амели заняться правописанием. А если бы занималась жизнью, постирала бы белье в пятницу и сумела отложить визит к родителям до воскресенья, так что субботу – при условии, что у нее не будет смены на работе, – можно было бы официально объявить «Днем Розалины и Амели». Это означало, что каждый смог бы выбрать себе занятие по душе – или, на деле, Амели выбрала бы то, чем хочет заниматься она, а Розалина – то, чем хотела бы заняться Амели. Они ходили бы в парк или в бассейн, или Амели играла бы в космонавтов, и они бы строили ракету из двух кресел и пылесоса. Часто бы пекли. И, безусловно, благодаря помощи Амели готовое блюдо получалось бы, как сказали бы судьи, «домашним». Но выпечка в тесноте их кухоньки, с дочкой, измазанной в продуктах, которые, как могла бы поклясться Розалина, они даже не доставали, была одна из немногих вещей, которые давали надежду на то, что все будет хорошо. Что, быть может, у них уже все хорошо.
Конечно, следующие восемь недель, каждую субботу Амели будет сидеть дома с тем, кого Розалине удастся упросить с ней посидеть, в то время как сама Розалина упустит очередной отрезок слишком короткого времени, когда ее дочери приятно проводить с ней время. И разве это того стоит? Она провела несколько часов в поезде и ночь на фермерском чердаке лишь затем, чтобы посредственно выступить на конкурсе выпечки.
Надо было позвонить домой, но из-за выпечки, судейства, недобланшированного миндаля и растущего ощущения, что она приняла очередное ужасное решение, она не знала, сумеет ли держать себя в руках. И хотя Амели, скорее всего, ничего бы ей не сказала, звонить ребенку и устраивать ему экзистенциальный кризис – это не поведение родителя года.
Может быть, стоит найти Анвиту и устроить ей экзистенциальный кризис. Ведь именно так можно поступить с человеком, которого ты видишь всего раз в жизни, верно? Но когда она прошла по газону, то увидела, как Ален заканчивает свое победное интервью. Долгий день только-только начинал одолевать его, хоть это и сказалось лишь на том, что его искусно уложенные волосы стали выглядеть чуть менее искусно и немного растрепались. В какой-то степени это ему шло. Эдакий слабый намек на то, что его самообладание может быть подпорчено при подходящих обстоятельствах. Или из-за верно заданных вопросов.
– Ну конечно, я очень рад, – говорил он с полуулыбкой, от которой, как была уверена Розалина, несколько ключевых демографических групп сойдут с ума. – Думаю, мне несколько повезло, но… да. Соглашусь. А что касается завтрашнего дня, скажем так, у меня есть кое-какой козырь в рукаве. – Он замолчал, его глаза метнулись к оператору. – Как все прошло? Вы сняли все необходимое?
Операторы
