это врач сказал, что он меня проводит, и мы под руку отправились вслед за человеком, который так грубо со мной обошелся. Мы миновали ухоженный двор и наконец прибыли в палату для душевнобольных. Там меня приняла санитарка в белом чепце.
– Эта девушка подождет здесь отправления своего судна, – сказал врач и направился восвояси. Я умоляла его не уходить или взять меня с собой, но он ответил, что хочет сперва пообедать, и я должна подождать его там. Когда я изъявила настойчивое желание его сопровождать, он заявил, что должен ассистировать при ампутации и мне не годится при этом присутствовать. Он явно был уверен, что имеет дело с душевнобольной. Именно в ту минуту ужасные безумные крики раздались с заднего двора. Несмотря на всю мою храбрость, мороз пробежал у меня по коже при мысли, что меня посадят под замок вместе с ближними, действительно лишившимися рассудка. Доктор, очевидно, заметил мою нервозность, поскольку сказал санитарке:
– Какой шум подняли плотники.
Обернувшись ко мне, он объяснил, что рядом возводят новые здания, а шумят рабочие, занятые на стройке. Я сказала ему, что не хочу оставаться тут без него, и, чтобы меня успокоить, он обещал вскоре вернуться. Он ушел, и я наконец-то стала обитательницей лечебницы для душевнобольных.
Стоя у двери, я разглядывала открывшееся мне зрелище. Длинное помещение без ковра было отмыто до той особой белизны, которую можно найти только в казенных учреждениях. В задней части помещения виднелись широкие железные двери, запертые на висячий замок. Несколько неподъемных с виду скамей и плетеных стульев составляли всю обстановку. По обеим сторонам коридора шли двери, ведущие, по моему верному предположению, в спальни. У входной двери по правую руку располагалась маленькая гостиная для санитарок, а напротив нее – комната, где распределяли пищу. Надзирала за коридором санитарка в черном платье, белом чепце и белом переднике, вооруженная связкой ключей. Вскоре я узнала ее имя – мисс Болл.
Единственной прислугой была старая ирландка. Звали ее, как я слышала, Мэри, и мне приятно знать, что в подобном месте есть такая добросердечная женщина. Я видела от нее одну только любезность и величайшую предупредительность. Там было всего три пациентки (как их называли). Я была четвертой. Я подумала, что мне ничего не остается, как приступить к работе, поскольку по-прежнему ожидала, что первый же врач объявит меня вменяемой и отошлет назад в большой мир. Поэтому я направилась в заднюю часть помещения, представилась одной из женщин и стала ее расспрашивать. По ее словам, ее звали мисс Энн Невилл, и она была больна от переутомления. Она работала горничной, а когда ее здоровье пошатнулось, ее отправили на лечение в какой-то приют. Ее племянник, служивший официантом, остался без работы и, не имея больше возможности оплачивать ее содержание в приюте, перевел ее в Бельвью.
– Вы больны и душевно тоже? – спросила я ее.
– Нет, – сказала она. – Доктора задавали мне все эти чудные вопросы и уж так старались меня запутать, но с мозгами у меня все в порядке.
– Вы
